17 декабря 2001 года. Санкт-Петербург. Записано на диктофон. 

Вопрос. При каких обстоятельствах Вы впервые услышали о Персональном Барсуке?

Ответ. Ммм… Кажется, мне говорил об этом А.А. Не так давно, несколько месяцев назад… Я полагала, что это псевдоним, или что-нибудь в этом роде. Я никогда не знаю, за кого он может себя выдавать. Вообще, все это пахло какой-то мистификацией.

Вопрос. То есть А.А., в известном смысле, полагал, что вы барсук?

Ответ. Возможно, да, он считал, что я барсук. Не всегда… Время от времени.

Вопрос..В своих записках А.А. намекает на то, что ему лично знаком некто “Листопад”, явление природы в виде желтого человека из прошедшего года. Как Вы прокомментируете этот факт?

Ответ. Мне не показалось, что он желтый или какой-то особенный. Обыкновенный человек. Кажется, журналист или писатель. Одна деталь – у него на лбу был нарисован какой-то иероглиф. А.А. полагал, что его тень следует за нами по пятам. На самом-то деле ясно, что листопад остался там, где был всегда, в фиолетовом городе, рядом с Аркадием Степановым…

"...обнаруживал тексты, написанные неверной и торопливой, но явно чужой рукой. Причиной тому — неизученные реакции полушарий. Поскольку почерк принадлежит ни Александрову, ни тем более Персональному Барсуку, можно предположить, что это — кусочки из дневников писателя А.Листопада, пропавшего без вести в туристической поездке в августе 2000 (на дату указывает упоминание о подводной лодке Курск и горящей останкинской телебашне). Не исключено, впрочем, что эти заметки, добытые мной, – являются дурацкой мистификацией. Вместе с тем не мистификация, но нечто более существенное, было целью нашей экспедиции".

"—... Послушай, Ирэн. Ты ведь тоже это чувствуешь. Но почему-то скрываешь от меня. Этот мир, в котором мы жили, уже весь как слоеный пирог.

— Что ты хочешь услышать от меня?

— … было бы слишком просто.

— Что? Ты что-то сказала? сейчас?

— Нет.

— Теперь самое главное, Ирэн. В моем дневнике начали появляться странные записи. Чьи это проделки? Этот человек сумасшедший. Он уверен, что ты барсук".

“…Суть моей нынешней миссии проста: обнаружить свое физическое тело в районе виртуальных вибраций. Получив в подарок специально обученное животное, требуется вычислить местонахождение гигантской пространственно-временной воронки, подтачивающей горный хребет полуострова Крым…”

Весьма основательный историко-географический процесс, он пока что не дал о себе знать по-настоящему. Факт присутствия неизвестных вирусов крайне встревожил руководителей научных барсуков. Таким образом, через обыкновенную радиоточку на коммунальной кухне мною было получено первое задание: отправиться на побережье, с тем, чтобы выяснить все на месте.

Увы, по прибытии мы застали плачевную картину. 99% местного населения уже не являлись людьми, по крайней мере, в привычном смысле этого слова... Существа, когда-то питавшиеся человеческой верой, ныне обречены существовать сами по себе. Внешне город практически не изменился; разница лишь в опасном дурмане, коего не избегает всякий новоприбывший. Отныне и навсегда основной здешний обитатель – специальный вид шайтана, обычно оснащенного дополнительно шестой моделью “Жигулей”.

Под распадающимся на аккуратные квадраты небом, “Жигули” пикировали с чужого материка прямо на автостраду. Иначе как вторжением это не назовешь. Сухой и зеленый, из афганской пустыни, шайтанат, получил здесь постоянную прописку…

В остальном, полуостров сохранил прежний облик. Небесный наш отец, раскаленный шар, состоящий из мельчайших огненных червячков, восходит и заходит с завидной регулярностью – как, впрочем, ему и полагается".

“… грузовиков. Слегка притормозив и осветив нас фарами, машины сигналили и проезжали мимо. Ирэн безуспешно голосовала, мы посылали вслед проклятия, но толку от этого было мало.

— Может, поступим, как это обычно делается в фильмах? Выходи на дорогу, со своим бордачком. А я спрячусь в кустах.

Она насмешливо посмотрела на меня.

— Ну, ну, расслабься.

Похоже, мы начинаем ссориться.

— Послушай, — говорю я. – Чего все это ради? Ни ты, ни я не знаем, куда ведет эта дорога.

В силу неизвестных нам приличий, какое-то подобие реальности пока что сохранялось. Над украинскими стогами из-за горизонта поднимался неопознанный спутник. В его свете, я попытался высмотреть подходящее для ночлега место.

Услышав мои мысли, барсук расхохотался, и не сразу пришел в себя от этих жутких звуков. Почувствовав слабость, я стащил с себя рюкзак и поставил на дорогу. Жизнь на обочине подавляет меня. Привык существовать в более стерильных условиях.

Опять-таки: то, что произошло дальше, никак не отпечаталось в моей памяти. Сплошные провалы, ребята.

Это мне все Ирэн потом рассказала. То есть то, что я впоследствии привык называть Ирэн, это фиолетовое расплывчатое вещество. Оно, кто бы оно ни было, утверждает, что я, в абсолютно сомнамбулическом виде, как-то нелепо скочевряжился на перекрестке и начал выделять синие огоньки, вроде крошечных шаровых молний. Что это может означать, неизвестно — ничего такого раньше за собой не замечал. Так вот, вместе с облаком синих огоньков, я крутанулся вокруг собственной оси и выставил вперед какую-то конечность. В результате, перед нами затормозил ракетоплан.

Пункт №2. Ночная автостоянка

...отчалил во всевозможные, где мы, будем или нет, - безразлично. Главное – вовремя себя обнаружить здесь и сейчас. Посему, под специальным зонтиком, мы принялись заливать в себя сухое белое вино.

Таким образом, был достигнут относительный компромисс, и я сделал очередную попытку выговориться.

— Синее дело, — объяснял я барсуку. – Понимаешь?

— Нет.

— Синее дело. Синие огоньки счастья. Незнакомая звезда, синий огонек. Понимаешь? Скучаешь по родному дому, друг-барсук. Все время бежим, бежим, бежим. Мне привлекательны эти фонари, их свет.

В ответ, друг-барсук пристально посмотрел на меня. Взгляд попутчика, уже в который раз, погружал меня в состояние паники. Холодный и внимательный, как глаза доктора у постели неизлечимого.

Справившись с внезапным приступом паранойи, я продолжал:

— Ну да, только человеческая речь. Рядовое состояние, влажный кайф, под синим делом. Уже догадалась?

— Что догадалась.

— Смысл. Во всем должен быть смысл. Мы до должны завтра быть сегодня? Мы должны завтра быть никогда. Еще вина?

Ирэн кивнула.

— Буду подпаивать тебя и дальше, — решил я. – Алкоголь разъедает пластик, в желудочном гигроскопе. Животик в порядке? Ну и ладно.

3.

“…Прежде чем уехать из города, осматриваем развалины. Возможно, какой-нибудь турист, случайно оказавшийся здесь, заметил нас – мальчика в больших зеркальных очках и штанах-галлюцинации: желто-фиолетовых, с поперечными полосами, штанах, и девочку с зелеными глазами и рыжими волосами, вообще бог знает в чем и при каких делах…”

Две крошечных фигурки, а на самом деле мы, карабкались по огромной, залитой солнцем крепостной стене. С моря дул несильный ветер.

— Отличный вид, Ирэн.

— Вид? Какой вид? Что ты, собственно, видишь?

— Солнце. Море. Паруса.

— Паруса?

— Ну да. Я ведь когда-то известным яхтенным спортсменом был.

Присев на открытой всем ветрам площадке, я достал пластиковую бутылочку, наполненную темно-красной жидкостью. Черный крымский портвейн, как обычно, оставляет печень озадаченной.

Голова слегка кружится от высоты; нервы спокойны как никогда. Внизу раскинулся город, декоративно-игрушечный, как макет из картонных коробочек.

— Все замечательно, Ирэн. Солнца здесь вполне достаточно. Видишь волоски у меня на руке? Волоски уже начинают выгорать. Не будь я Александров, если через пару недель не покроюсь шелковистой светлой шкуркой. Раз уж мы добрались сюда, придется загореть. Будем красивыми, — заключаю я.

Достав свой походный парикмахерский набор, девочка примеряется, чтобы выстричь мне лоб. Решено, что лбу тоже необходимо загореть.

Ирэн очень любит стричь. Ее лицо принимает серьезное, сосредоточенное выражение, которое кажется мне забавным. Исподтишка, я улавливаю тепло ее рук, колдующих над моим волосяным, светящимся на солнце нимбом.

— Почему ты улыбаешься? – спрашивает она.

— Да так. Одна странная мысль стукнула в голову.

— Какая мысль?

— Насчет “Ведьмы из Блэйр”. Очередной ее части. Что, если в съемках принимаем участие мы?

— Ну так напиши об этом. Я видела: ты что-то постоянно записываешь в блокнот.

— Ладно. Давай, приводи меня к киногеничному виду”.

5.

“…Вот уже несколько дней мы как торнадо, как два воздушных змея несемся по побережью.

Куда и зачем мы движемся? Душные бега в неизвестность могли бы показаться безобидной туристической поездкой. Используя случайных встречных, Ирэн получает от них загадочные инструкции.Наверное, какой-нибудь неизвестный доселе бес, дух, обитающий в данной местности, расторопно перемещает нас по своему усмотрению.

К концу дня, уставший и осатаневший барсук скребет когтями Млечный Путь, слабо освещенную дорожку, уводящую из никуда в никуда.

На потрепанной карте, в сумерках, карандашным крестиком, я обозначаю место, где мы остановились на ночлег. Полуостров, куда мы прибыли, предположительно называется Крым.

До наступления темноты следует, в окрестностях данного населенного пункта, разыскать подходящую возвышенность. А затем, аккуратно заметая следы, похерить свое местопребывание”.

“... на вершине горы, среди живописных виноградников, мы жуем, тихо хихикая, персики, и крошим пополам кусок пахучего сыра.

Звездное небо, необычно глубокое и таинственное, пересекает гигантская светящаяся полоса. Суточное вращение светил медленно разворачивает ее.

— Наша Галактика, она пересекает все небо.

— Возможно, мы видим только некоторые из огней мироздания.

— Как так? Перед нами?

— …рукав Большой Спирали. Это плоскость, понимаешь? А мы на самом ее краю, на обочине, и давно никому не нужны. Звезды и их спутники, движутся по этой дорожке, на заданной галактической долготе, от периферии к центру… Осторожно. Не урони портвейн.

— Обалдеть, — повторяет Ирэн. – Обалдеть, обалдеть…”

«…естественно, я мог быть тысячу раз доволен Галактическим Гринписом, если бы не одно обстоятельство. В ней явно присутствует некий прибабах, этакий бесплатный довесок. Уже находясь в другом измерении повествования, существо буквально рвется с моего мысленного поводка, и пропадает, как будто его и не было, в поисках живых открыток, в поисках нор других дружелюбных барсуков. Были моменты, когда мне хотелось вздохнуть – эхухм, уже все равно, лечь на свою верхнюю полку, и навсегда отвернуться лицом к стене, чтобы, наконец, разгадать загробную сущность буквы “У”. Она немаловажна, уверяю вас. Но что-то привязывает, что-то, все-таки, привязывает к человеку, когда вот так едешь сквозь тьму, на адском паровозе. Бывало так, что я, в полном отчаянии, стоял на перроне у отправляющегося во тьму состава. В самый последний момент, она всегда оказывалась рядом, как будто никуда и не уходила.

Мало того, в ее взгляде читался явный укор моему недоверию. Она как будто спрашивала меня: “Почему ты думаешь, что я тебя подведу? Я совершенно обычный, хорошо обученный барсук”.

— Все же, приглядывай за ней, Алексей, — говорю я себе, но чувствую, что стремление быть всюду, стремление раствориться в проплывающей мимо бесконечной Вселенной – постепенно заражает меня.

В какой-то момент, я отчаялся удержать свой контроль. Последовав примеру шайтана, начал подпаивать доверенное мне существо. На время, это решало мою проблему. Она, как обычная человеческая девушка, засыпала у меня на плече, и мы спокойно ехали дальше.

Чтобы скоротать время, я открывал свою дорожную энциклопедию, и погружался в ее изучение. Однако этим мало что прояснялось...”

“Барсук. Стопоходящее животное. Его след на голом снегу или сырой земле, напоминает след медвежонка. При этом ясно видны отпечатки голой ступни”…

2.

“Жалкие обрывки текста, составляющие мой подлинный походный дневник, я не могу истолковать однозначно даже для себя. До окончания развязки, мой трип обречен. В самой кульминации повествования, он развалится на осколки, которые не сможет склеить самый опытный ювелир. Любая попытка сделать что-то в этом роде – обречена на провал… Становится очевидным, что привычные человеку сферы, раздвигаясь до невообразимых границ, заставляют его терять всякое разумение происходящего. Посему, данный фрагмент действительности – всего лишь попытка прикоснуться к чему-то большому,немыслимому и ужасному. Несмотря ни на что, приходится продолжать быть. Искренне желаю уцелеть в этой крайне запутанной истории, которой, впрочем, никогда не будет конца…”

Пишу при свете фонарика. 3:13 a/m

Утро. При первых лучах солнца, мы просыпаемся в обнимку с весьма дружелюбно настроенными горными козлами, на вершине вулкана Кракатук. Скрытое ночью во мгле, при утреннем освещении оказывается великолепной панорамой: море, горы, города, прочая местность.

Позабыв о ночных страхах, пакуем разбросанные на пятачке вещички.

— Пенис свой не забудь. Вот он, валяется, — деловито показывает мне барсук.

— Спасибо, — говорю. – Надо думать, пригодится еще”.

KokTебель. 21 августа 2000

Насколько можно судить из некоторых фрагментов отчета, миссия Галактического Гринписа на Крымском полуострове отличалась крайним драматизмом. Необходимость тщательно засекречивать все передвижения и остановки пагубно сказалась на психике ее участников. В равной степени, эмоциональной перегрузке подверглись как писатель Листопад, так и его Персональный Барсук. Пребывание в аномальных зонах приносило последнему особенный вред; в результате, частично, его память была стерта. Остатки энергетических ресурсов были использованы для поддержания человеческой сущности попутчика.

Факт психотронной агрессии был налицо, однако враг, действующий из-за угла, по-прежнему оставался неопознанным. Следовало разобраться, не имеем ли мы дело с новым, неизученным видом терроризма? Или попросту являемся свидетелями бунта материи, направленного против любых проявлений человеческого разума?

Ответов на эти вопросы никоим образом не предвиделось. В подобном, довольно сумрачном настроении, агенты прибыли в Коктебель-71, то есть один из вариантов Коктебеля прошлого, настоящего и будущего. Хорошо знакомый любому отдыхающему город должен был стать точкой, где наши герои впервые обнаружили себя в реальном мире. Посему, были неизбежны провокации, в данном случае, со стороны московских лесбиянок.

Все же, следует придерживаться хотя бы приблизительной последовательности событий. Маршрут экспедиции все более и более запутывался, и даже начал пересекать сам себя. Как выяснилось впоследствии, цель была близка как никогда. Однако сейчас Александрову оставалось лишь погибать в океане “живого жира”, без всякой надежды на окончательный покой. Таким образом, была нарушена основная инструкция Гринписа, обязывающая держать барсука на дистанции поводка, а также пренебрегать любыми стимуляторами, кроме кофейных зерен. В результате, уставшие видеть что-либо вокруг, Александров и Ирэн нашли временный приют под огромным тентом, сооруженным на побережье.

Цивилизованный отдых трудящихся в Коктебеле-71 был снова прерван, на этот раз – двумя новоприбывшими московскими лесбиянками. Как два нечаянно спарившихся дельфина, они пришли к нам прямиком из сказок Андерсена.

Вторгаясь в наше поле зрения без излишнего кокетства, одна из них, пошатываясь, взгромоздилась на скособоченный шезлонг. Другая, выпутавшись из ног подруги, отсалютовала нам бутылкой. Ее содержимое, согласно коварному замыслу генерала Андропова, представляло для нас определенную опасность.

Что я могу сказать в свое оправдание сейчас, за истечением всех возможных сроков давности? На какой-то момент мне, совершенно оглохшему от телепатической атаки, показалось, что Ирэн – обыкновенная человеческая девушка, а мы – как нам и полагается быть – всего лишь двое туристов во второй фазе душераздирающего фильма. Томная атмосфера городка, в сочетании со всевозможным пойлом, подействовала крайне расслабляюще. В самых искренних чувствах, я сжал лапу Персонального Барсука, своего поводыря и ангела-хранителя.

— Грустно, Ирэн. Как все это грустно.

Какое-то время Ирэн спокойно созерцала морскую гладь и мельтешащих над ней чаек. Затем снова перевела взгляд на лесбиянок Андропова.

— Я ничего не могу поделать, Листопад, — отозвалась, наконец, она. – Но они мне почему-то “нравятся”.

Что означало это странное “нравится”, я не успел выяснить. Дальнейшее оказалось слишком стремительным. Пьяное знакомство и объятия. Глоток шампанского за нашу новую дружбу. Стаканчик красного крепленого. Рюмка горькой настойки. Дополнительно: несколько бутылок фирменного портвейна “Коктебель-71”, который, собственно говоря, всех и прикончил. Равновесие погожего галактического дня оказалось шатким: одна из наших новых знакомок, совершенно пьяная, унеслась на взятом напрокат буере в открытое море (я полагаю, на встречу с девочкой-дельфином). Другая, роняя бутылку, заснула за столиком в кафе, всем своим видом нарушая сухую мистику этих мест.

А я решил, что нам пора. И потащил засыпающего барсука на автобусную станцию. Отчасти, я уже понимал, какая катастрофа нас ждет.

Фрагмент А

Спокойствие – вот что ценно в этом существе. Слова на бумаге не способны передать выражение безмятежности на лице Ирэн, когда я загружал ее, утопающую в винных парах, в очередной транспорт. Только спокойствие и покорность своей счастливой судьбе.

Неприхотливая, как барсук, она аккуратна как кот, и спокойна, как слон. В экстремальной ситуации вела себя подобно женщине-самураю. На так называемом Казантипе (дискотеке под открытым воздухом, занесло нас однажды и туда) она, уже не в силах и состоянии уходить, по обыкновению , в горы, где-то надыбала картонную упаковку для холодильника, положила на песок около пятисотваттной колонки, завернулась на ней в одеяло, и мирно уснула посреди этого рева.

Согласитесь, терять такого спутника никак нельзя. Так что, когда нас высадили на неизвестном участке неизвестной горной дороги, я встал на обочине с огромным рюкзаком, а самое главное, галлюцинирующим телом под мышкой.

Ирэн не делала, как многие другие, культ из сна. Ее отдых был краток, как скромная и естественная надобность организма. После чего мой отдохнувший спутник был снова радостен, бодр и свеж.

Но все-таки, где-то в глубине души мы оба тосковали по тихой гавани, где нас ожидает южный человек. Южный человек расслаблен и лен. Он утопает в висячих садах Семирамиды и наслаждается журчащим в прохладной тени пресным источником. Рядом на низком столике – пресловутый зеленый чай, располагающий к приятной беседе. Южный человек, дальний персидско-ассирийский родственник Ирэн, не будет задавать нам лишних вопросов. Он приветливо и мило пригласит нас к столу. Осторожно... не придавите райскую птицу.

Висячие сады оказались миражом. Подобное великолепие было бы бессмысленным вызовом этому дикому краю. Предпочтя всему остальному постоянное бегство, мы обретались на задворках туристической зоны, там, где кончался цивилизованный отдых и всевозможные декорации.

Певица Анна Герман. Комментарий

— Алексей, можешь поставить меня, —сказала Ирэн. – Где мы?

Я осторожно поставил Ирэн на дорогу.

— Не знаю. Не знаю. Частник высадил нас из машины за то, что ты слишком нежно и вызывающе храпел. Не видно ни зги. Что за дорога?

—  Мне приснился странный сон, — сказала она.—И даже какой-то кошмарный. Мне приснилось, будто ты утащил меня на себе в какие-то заросли, перед телекамерами

—  Как это? В лесу? Телекамеры?

— Ну да пойдем куда-нибудь.

Действительно, нужно было куда–нибудь идти. Постепенно глаза привыкли к темноте, и я начал различать контуры дороги. Видимо, никакие важные пункты она не соединяла, поскольку ни одной машины долго не было видно.

В этот теплый южный вечер, на горной дороге, было легко шагать, несмотря на усталость, несмотря на то, что мы не рассчитывали встретить никого. И хотелось что-нибудь вспоминать, в свете восходящей на нашем пути звезды Бетельгейзе.

— Давай остановимся, — предложила Ирэн. – Давай посидим. Нельзя же все время так идти.

Мы присели, чтобы передохнуть, на камень у дороги.

— У меня такое ощущение с тобой, — сказал я. – Все время. Будто мы ниоткуда не уезжали, и никуда не приедем. Что вот так вечно будем идти куда-то.

— И еще, — помолчав, добавил я. – Мне подозрительна эта дорога. Именно в такие упоительные вечера, на самых глухих участках, случаются самые жуткие катастрофы…

— Но мы идем пешком. А ты не певица Анна Герман.

— Что с ней случилось?

— Не самое страшное.

В это время, камень под нами зашевелился. Оказалось, мы сели на что-то живое. Оно вставало на свои лапы и, казалось, не обращало никакого внимания на нас, сидящих на его спине. Со своими рюкзаками, мы оказались подняты на большую высоту, высоту роста слона.

— Кто это? – прошептала в ужасе Ирэн. – Как мы могли на это сесть?

На серой спине животного виднелись клочки шерсти; Ирэн схватилась за них, чтобы не скатиться вниз.

...Да, я и вправду начинал жалеть, что мы не затерялись, в нашем сумрачном анабабисе, где-нибудь в Коктебеле #71, среди зверолюдей, которые теперь казались мне гораздо менее опасными.

Делать было нечего. Я достал свою дорожную энциклопедию, открыл ее и включил фонарик.

— Здесь написано: животные таких размеров на полуострове не обитают. Самое большое, что мы могли встретить – это карликовый шакал. А тут просто слон какой-то. Не паникуйте, Ирэн. Возможно, это только мистическая сила. В таком случае, для нас будет лучше ей подчиниться.

Я был на удивление спокоен, и сам поражался своей рассудительности.

— Я все поняла, — прошептала она. – Это синий Крымкинс.

— Кто-кто?

— Главный крымский шайтан. Mы только что проснулись на его спине…

— Ах, вот как, боже мой. Наша синяя экспедиция, похоже, принимает угрожающие обороты. Теперь все ясно. Прости меня, барсук. Я виноват перед тобой. А сейчас нам остается только пропадать.

— Алексей, я хочу, чтобы ты знал. Я прощаю тебя, — сказал мне барсук, и мы обнялись и крепче вцепились в шерсть

Таких точек на карте было немало. Живую шкуру Крымкинса украшали причудливые следы. Каждый ее фрагмент был как отдельный слой, большой, пестрой и разнообразной иллюзии.

Здесь был (как ему и полагается), город Ялта, заполненный особенными, дорогостоящими сортами живого жира; военно-морской Севастополь, с упоительными и томными вечерами на живописных скалах; город с рыбным названием Судак. Север полуострова, изрезанный солончаками, почти необитаемый, узкой полосой суши соединялся с материком. В основном, территория выглядела скудной и непригодной для жизни. Девять десятых частей ее площади была выжженная, покрытая скудной колючкой степь. Картина существенно менялась у южного побережья. Горный хребет, небольшая складка на поверхности планеты, поросший лесами гигантский каменный вал, вздымался из ниоткуда именно здесь, и обрушивал свою магматическую сущность в Черное море.

История полуострова, восстановленная мной по обрывочным сведениям в экспедиции с барсуком, необычайно сумбурна. Было похоже, что на него, как на лакомый кусочек, по очереди нацеливались различные племена зверолюдей. Но выходило всегда так, что человек начинал тяготиться естественной, не приспособленной для обитания средой. Отпугивало отсутствие культурных ландшафтов, агрессивная колючка, а самое главное – вековые пси-вибрации, достигающие здесь своего пика.

Не имея никакого понятия об истинном предназначении сооружений, зверолюди что-то пытались здесь строить: сначала неприступные крепости, затем секретные военно-морские базы, по прошествии еще нескольких десятилетий — уродливые мотели и ресторанчики для туристов. Так или иначе, жизнь человеков в основном происходила на границе воды и суши.

Изучая историю полуострова, человек понимает, что начатая в первобытные времена борьба за существование продолжается именно здесь.

Каждое из племен, рано или поздно, навсегда покидало этот край. Древних греков (челюсть одного из которых лишь недавно откопали в Херсонесе) сменяло махровое мусульманское владычество, по прошествии нескольких столетий, в городе Судак, к власти приходили генуэзские купцы и вельможи, наводя здесь свой, веселый и жестокий порядок. Наконец, с севера, с переносными потемкинскими деревнями, вторгались русские. И те, и другие, и третьи, безуспешно, но упорно пытались закрепиться здесь.

Прошлое, настоящее и будущее до странности перемешались в этих местах.

Коренные обитатели полуострова – крымские татары — были уже давно занесены в Красную книгу. О владычестве татарских ханов напоминало лишь загадочное поселение Старый Крым. Его окружали виноградники с гостеприимными названиями: Отрадное. Добролюбовка. Приветовка.

Однако ничто из этого уже не имело отношения к Крымкинсу #67. Некоторые куски истории и географии были скорее похожи на не очень удачную выдумку для туристов. Крымкинс, окончательно устав от человеческих притязаний, расслаивался на отдельные части, каждая из которых начинала жить своей жизнью. В основном, эта жизнь была скрыта от человеческих глаз, во мраке кромешном и непроходимых скалах. На диком, не востребованном зверолюдьми ландшафте возникали особые существа-мутанты. Они редко вступали в контакт с человеком, лишь только в исключительных случаях. Более того, целые куски территории навсегда исчезали из доступной нам области. Что и для чего там творилось, было никому неизвестно.

Впрочем, никто особенно и не интересовался этим. Приезжие, как правило, были удовлетворены тем описанием истории, которое предлагали экскурсоводы

…………………………………

Я приоткрыл глаза и облегченно вздохнул. Спокойствие возвращалось.

— Курить будешь? Я принесла сигареты.

— Не могу курить на таком пекле.

— Покурим в кафе.

Я представил себе, как все кафе разбегается от наших сигарет, и ухмыльнулся.

— Пошли.

Кафе чем-то напоминало комнату отдыха в психиатрической клинике. В углу – неопознанная пальма; под потолком льется музыка, напоминающая о телесеансах Кашпировского. Она прозрачна и лирична.

Мы заказали кофе, он оказался вполне приличным, но слегка солоноватым. Конечно, я мог добавить туда местного коньячка. Но мы предпочли кока-колу.

Что касалось барсука, его алкогольная эйфория давно испарилась. Иркинс стремительно трезвел, и был сейчас задумчив и тих. Что-то здесь было нечисто. Я закурил, подозрительно разглядывая стены кафе, которое показалось мне таким надежным пристанищем. Стены помещения украшали подделаные под старину офорты с генуэзскими вельможами на них. Все-таки, откуда они произошли, в украинско-российском Крымкинсе? Бред какой-то. Не иначе как этот кусок средневековой истории сочинялся с похмелья.

Мы заказали еще кофе. Как обычно, на нас смотрели с осуждением – мы зашли в заведение в купальном виде, и вот так, без штанов сидели и пили кофе.

— Послушай, Ирэн. Ты ведь тоже это чувствуешь. Долбанное дежа-вю. Этот мир, в котором мы живем, уже давно весь как слоеный пирог. Природа Крыма постепенно проясняется для меня. Полуостров, обозначенный на карте, не может существовать в природе.

— Я думаю, ты просто перегрелся на солнце.

— Возможно все, — упрямо отвечал я. – И еще. Я утопил свои очки.

— Все равно. Тебя уже никто не узнает.

— И вправду. Никак не то бледное и серое существо, в загробных бегах

Вроде бы, все было нормально.

Но одна вещь оставалась странной. Наш анабабис затормозился. Пролетев над длинным побережьем, наш планер потерпел аварию. Казалось, мой барсук совершает один за другим круги около неизвестной, никак не обозначенной на карте точки. Круги день за днем сужаются, а водопад Джур-Джур и вулкан Кракатук теперь навсегда останутся недосягаемыми. Наша непоследовательность, наши постоянно меняющиеся планы привели в тому, что бараний жир – катастрофически засасывал.

В подобных мыслях, я вопросительно посмотрел на Ирэн.

У нас многое было позади. Позади было героическое, на собаках, пересечение необъятной Украины. Битком набитые, шумные, берущиеся штурмом украинские электрички. Позади была сумасшедшая ночь на межгалактической автотрассе и несущийся сквозь ночь ракетоплан. И, к сожалению, уже в прошлом был замечательный момент высадки на побережье. Оглохшие от фарфорового неба, под ласковым утренним светом, мы вбежали в море, как в приятное кино. Вода была теплой. Вода была соленой.

А теперь я ясно ощущал, как ей чего-то не хватает. Может быть, потерянной новизны? спецэффектов? Или она пресытилась моей навязчивой братской опекой? Барсучок барсучком, она оставалась-таки молодой человеческой женщиной. И не нужно быть сердцеведом, знатоком человеческих душ, чтобы знать, как на молодых женщин действуют всевозможные путешествия.

Я видел, как что-то в ее глазах ускользает от меня. Внутри возникал невнятный совести укор. “Замучился барсук”, решил я.

“Нет, — подумала она в ответ. – Все хорошо”.

“Значит, ты меня не подведешь?”

“Никогда. Я отличный, хорошо обученный барсук”.

— Мы должны уехать отсюда, — сказал я, со второй чашкой кофе окончательно приходя в себя. — Неподалеку на побережье проходит музыкальный фестиваль. Послушаем музыку, потанцуем.

Ирэн пристально посмотрела на меня. Что-то не так. Это точно.

— Не будет никакого фестиваля, — вдруг понимаю я.

17 декабря 2001 года. Санкт-Петербург. Записано на диктофон.

Вопрос. Значит, Вы догадывались, что в Петербург вернулся другой человек, вместо него?

Ответ. Вирус не смог его погубить, но проник в генетический код. Личность Листопада претерпела изменения. С какого-то времени, он стал даже называть себя А.А.. Откуда взялось это имя – никому не известно. Сначала мы старались не обращать внимания. Но потом поняли, что дело зашло слишком далеко. Он необычно отреагировал: отпустил меня на автобусной станции, а сам остался ночевать в горах. По возвращении, вел себя странно. Обрывал все прежние знакомства. Был в длительной депрессии. Кажется, что-то писал… Однажды сидел у нас на кухне, всю ночь курил табак со странным запахом. После этого надолго исчез…

Вопрос. Вы можете сказать, когда начались, все эти странности?

Ответ. Совершенно точно, во время пребывания в крымских горах. Иногда он говорил как-то странно. Слишком правильно, литературно, как в какой-нибудь книге. Теперь мне ясно – он решил изменить форму существования, существовать в виртуальной среде, в виде текста. Говорил, что мир расслаивается, про каких-то шайтанов говорил ("шайтанизм" его здорово одолевал).В конце концов, я не смогла выдерживать это и уехала обратно в Петербург.

<Конец записи>

6.

мои зрачки расширились, и я, если можно так выразиться, пронзительно взвизгнул взглядом.

Дальше была темнота, звездное небо над головой и бледное, встревоженное лицо Ирэн совсем рядом.

— Что случилось? Мне показалось, что кто-то кричал…

Мы вскочили, шарахаясь друг от друга в темноте.

— Ты слышишь? Кто-то поет в горах.

— Странно.

Я прислушался. Голос неизвестного певца отдаленно напомнил мне Южного Человека.

— У тебя на лбу какой-то иероглиф, — сказала вдруг Ирэн.

Я машинально протянул руку ко лбу.

— Действительно?

Ночуем, прячась от людей, в каких-то развалинах. Барсук, свернувшись клубочком в моих ногах, тихо сопит, а я, созерцая исчезающую во мгле линию горизонта, что-то рассказываю ему. Ночлег получился очень романтический. Но утром меня укусила неизвестная науке тварь. Я внимательно осмотрел животное: оно было явно из другой геологической эпохи. Действительность, ожидающая нас, явно оказывалась чем-то большим, чем любые ожидания.

Похоже, что мы, как древние греки, наконец достигли территории, населенной порождениями тьмы. Дороги назад не существует.

… шуршащий звук, возникший в темноте, показался мне зловещим? – это означает не сказать ничего. Нечеловеческий ужас нахлынул на меня из темноты. Всему виной была эта крайне неприятная вибрация воздуха, от которой чувствовался холод за спиной.

“Спокойствие. Только спокойствие”,— сказал я себе и полез в рюкзак за фонариком. Состояние было таково, что я не удивился бы, увидев сейчас перед собой самую отвратнейшую харю.

Вместо этого, в конус света попали странные насекомые – крупные, похожие на осу, несколько сантиметров в длину.

— Что это, Ирэн, — сдавленно прошептал я, боясь пошевелиться.

— Порождения тьмы, — спокойно ответила она. – Уходите, — сказала она насекомым, — прочь. Сейчас они улетят.

— Безобидная фауна Крыма? Ничего себе...

Пишу при свете фонарика.

Туризм, в обычном понимании этого слова, мне отвратителен. Туристом мне меньше всего хотелось быть.

Иногда, мы видели в горах палатки.

— Может, пообщаемся с туристами? – предлагала Ирэн.

— Не стоит. Они все придурки.

Со смехом, Ирэн соглашается.

Вряд ли мы испытали бы экстаз единения, с этими бездельниками. Песни под гитару, со стеклянными глазами у костра, вряд ли нам необходимы. И мы отправляемся в темноту, по нашим барсучьим делам.

Безлюдные гористые места, иногда располагаются рядом с пляжами и курортами. Эти места называются заповедниками и тщательно охраняются.

И вот, наконец, настал день, когда мы решились проникнуть на территорию одного такого заповедника.

Обычно, в заповедник впускают только днем и за определенную плату. Меня и Ирэн это вряд ли интересует. Мы движемся только по пути наибольшего сопротивления. Посему требуется: обойти колючую проволоку, перелезть через милые сердцу буераки и миновать запрещающую табличку. В заповеднике есть охрана. Чтобы благополучно ее миновать, нужно постоянно прятаться за камнями.

Дело к вечеру, следует торопиться, поскольку быстро темнеет. Выпив по чашечке кофе из термоса, мы двигаемся в путь, в нашу сумеречную зону.

Теперь я действительно жалею, что не захватил с собой кинокамеру. Слухи об этом заповеднике давно доходили до Галактического Гринписа.

В настоящий момент, ясно одно: по неизвестной причине нас тянет именно сюда в нашем топографическом настроении. Достав карту, я ориентируюсь по Млечному Пути, а крошечные магнитики в голове моего барсука со щелканьем поворачиваются, выискивают местную магнитную аномалию. Таким образом, мы продвигаемся вперед, через заброшенные виноградники и вступаем на склон, поросший колючкой.

Отчаянно цепляясь друг за друга, карабкаемся по камням. В сумерки здесь легко свернуть себе шею.

В находящемся внизу курортном городке уже зажигаются огни. Светят в небо лучи прожекторов. Начинает, заводясь на всю катушку, гудеть трудовая оттяжка.

Во время своего законного отпуска на море человек расслаблен, доверчив и благодарен. Он навсегда потерян на полпути от сувенирной лавки до игровых автоматов. Самое благородное, что можно сделать в этом хаосе – это напиться как свинья.

К счастью, мы вовремя миновали этот этап. И теперь уходим в горы, спасаясь от преследования земных существ. Для этого достаточно самой малости – несколько пар шерстяных носков, одеяло, пенный коврик всегда с нами. Под покровом ночи, в кустах копошится Крымкинс.

Глядя на город с высоты, можно позабыть обо всех его ужасах. Одновременно из нескольких точек, дико перемешиваясь, играет на всю округу музыка. В горах стоит тишина, и мы слышим, из своего далека, даже какие-то слова песен.

Наконец, город исчезает из поля зрения. Мы одни, в кромешной темноте, отрезанные от всего мира. Пора где-то остановиться.

— Сегодня пируем, Ирэн, — объявляю я, опуская свой бардачок на землю. – В рюкзаке катошка, мясо, сыр, домашнее вино.

Нащупав в темноте барсука, я шепотом отдаю ему на ухо команду. Ирэн начинает ползать на четвереньках в темноте, искать нуль-пункт, где до утра мы будем погружаться в медитацию.

Обычно она справляется со своей задачей неплохо. Но иногда и ошибается. На новом, неудачно выбранном месте может всю ночь трясти или бросать в озноб. Зная, каких усилий ему стоят поиски, я не обижаюсь на милого зверька.

“…В эту ночь, облюбованный нами Млечный Путь сверкал как никогда. Это показалось мне хорошим знаком. Я вспомнил огромное, в пол-неба сияние в Карелии и, в порыве вдохновеных чувств, рассказываю Ирэн о мыслящем океане, мыслящей земле у нас под ногами. Даже камень имеет какую-то часть сознания, говорю я. Устав от отчаяния и бессмысленного бегства прошлой жизни, он предпочел эту участь. Et cetera… Et cetera…

— Постой, что это, — говорит Ирэн. – Немного помолчи.

Я, оборвал себя на полуслове, закрыл рот, сам уже не понимая, о чем говорю. На душе очень тревожно.

Во мраке слышны голоса – они означают, что мы в горах не одни.

“Да будет вам известно, — отчетливо произносит кто-то. – Максим Алексеевич Костиков, брат Аркадия Степанова, скоропостижно скончался сегодня вечером, в шесть часов нестнадцать минут”.

— Наверно, в горах слышно издалека. Этих туристов. Сейчас начнут еще песни орать.

— Я не видела здесь туристов.

— Это верно. Об этих местах дурная слава. Ну, какой-нибудь сумасшедший все-таки мог забраться, — говорю я.

Прихлебываю вино:

— Тьфу-ты. Карамельная бодяга. Ничего нельзя купить у аборигенгов. Доставай портвейн.

Едва видя друг друга, мы обмениваемся кусками сыра и мяса.

— Мне почему-то кажется, здесь опасно, — говорит Ирэн.

— Бог с ним. Бог с ним, — бесмысленно говорю я в темноту, окружающую нас со всех сторон. – Жаль только, не развести костер.

— Еще бы, вспыхнет весь склон.

— Мне нравится бывать на природе. – продолжаю я. – Здесь мало шума. Зато, хочешь не хочешь, придется услышать посторонний звук.

Я не успел понять, что произнес последние слова помимо своей воли. Словно в ответ на них, в кустах что-то зашуршало.

— Ящерицы, — робко предположил я.

Конечно, это не могли быть ящерицы. Шуршащий звук приближался к нам, перемещаясь по воздуху.

В этот момент, становится ясно, что мы оказались не в том месте и не в то время. Мой барсук просчитался. Но отступать уже поздно.

Зловещий шуршащий звук, крайне неприятная вибрация воздуха, приближаетсяк нам и вызывает холод за спиной.

“Спокойствие. Только спокойствие”, — сказал я себе и полез в рюкзак за фонариком. Состояние такое, что я предполагаю увидеть перед собой самое ужасное. Все же, включаю фонарик.

В конусе света странные насекомые – крупные, похожие на осу, несколько сантиметров в длину".

<конец записи>

Фрагмент 1

"... в ритмах и сменах непопогоды присутствует особенное очарование

Пропадая напролет в данном безвременьи года, не устаю удивляться втайне — циклической бурной связи и взаимопроникновению: интимный дневник 16-17, ака, ветхий нивхский ивень — человек без имени, всевозможных окончаний потерянный навсегда, ака, непрерывновстречный вугский выверень, серенький словник, высушенный до черноты, темно-багряный как раскаляющийся изнутри инфракрасный шар ...

"...пустыни Западного Марса по-прежнему привлекают меня как место, где я мог бы стать гораздо спокойнее, — на протяжении долгих дней и марсианских лет, затерянный в желтых скалах, находящий взаимное понимание и доверие с горной лисицей Ге, обитающей — что,впрочем, имеет не последнее значение — на относительно ровных участках грунта, в центре циклона, среди океана пурпурных бурь.

Наступая как астрономическая неизбежность, в глубине души желаю оказаться дремлющим в пепельном свете серой атмосферы, там, где времена года и времена суток одинаково безразличны.

>Рекомендовано проверить: другая планета, другое время ужаса, отчаянное не-присутствие моего скрытого признака — жестокая, зеленая и злая сушь..."

"... В момент, когда привычно излюблеобязываемые понятие-описанние-знак становятся одинаково скудны, подобно милым моему сердцу марсианским ландшафтам, увядшее древо навсегда расстается со своими фрагментами, а долгая северная ночь, как прибой, бесконечно приближает и удаляет звуки моря...

вот мой скрытый мотив, мое ожидание, ненависть и компромисс — назначить эту секунду, промежуток, точку отсчета среди пустынных околозвездных суток..."

"... с некоторых пор — скорее всего, это будет 16 или 17 витоклиственной всеобнадежности (многое в моей запутанной истории я, впрочем, пропускаю), я ощущаю присутствие неопытного свидетеля. Глаза человеко-нелюдя выражают пристальный интерес, к моим "хвойным" делам. Его черный зрачок — настояший деревяшечный орган рукознания и печатно-ведения. Вместе с тем, он приходит обычно небрит, в черном плаще, с третьим глазом и папиросой в зубах. В его губах — едва заметная для меня, вопросительная резиновая усмешка..."

"...приходящие в трепете и ожидании. Они подобны потерянной, разобранной на тысячу фрагментов человеческой девочке. Среди синего блуда и неизбежного мрака, она появляется, как мираж, снова и снова,— потерянное воспоминание о последнем лете... скомканное, щекочущее нервы; более того — лишь скользящие , как в медленном кино, возникающие ниоткуда электрические поезда ..."

Петров оторвался от записей, отхлебнул из кружки.

Фрагмент 2

О да! Совершенно излишне кричать и изображать счастливую ласточку. Достаточно просто войти в море, как в приятное кино

Фрагмент 3

“… я сломлен и раздавлен, я невероятно одурел от духоты. Все же, это никоим образом не должно меня расслаблять.

В девочке-оборотне, моем мистическом попутчике, явно содержится неизвестная программа.

Во время прогулок среди людей, я добросовестно пытаюсь изучать доверенное мне существо. Осторожно выспрашиваю:

— Видела такой-то фильм? Читала такую-то книгу?

Ответная информация неизменна: “НЕТ”. Впрочем, было ясно, что человек способен великолепно существовать без всей этой шелухи.

Ирэн, не снимая легкого белого платьица, заходила в море, немного проплывала по-собачьи и подставляла свое лицо лучам солнца. И чувствовала себя прекрасно.

Ее происхождение на планете Земля оставалось неопределенным: возможно, это были дремучие леса нашей необъятной родины, где время стареет гораздо быстрее, чем население. Спрашивать, каким образом ее клонировали в тело земной матери, небезопасно; этим будет спровоцировано короткое замыкание и шок. Вместе с тем, ее реакции пока мало отличаются от человеческих.

Здесь нечто большее, чем всевозможные скрытые узнавания, чем параллельное сознание “дежа-вю”. Во всяком случае, это находится вне привычных тем светских бесед…

За персидскими глазами, единственным открытым для меня кусочком ее мозга, скрывается медленно мыслящий океан, с его игрушечными причудами.

Например, было забавно наблюдать, как она ведет себя в человеческой толпе.

Да или взять хотя бы ее вопросительную склонность. Подобные манеры привлекают мое самое пристальное внимание. Вопросы задаются спонтанно, и каждый раз очень удивляют меня.

“У ТЕБЯ ЕСТЬ ДЕТИ?”

“ВЕРИШЬ ЛИ ТЫ В БОГА?”

Ирэн любит говорить также с незнакомцами, аборигенами данной местности. Постоянно выясняет у них что-то, по поводу дальнейших передвижений рельефа под нашими ногами. Стоя в стороне, я наблюдаю за расспросами и лишний раз поражаюсь ее доверчивому вниманию.

Девочка-дельфин

Поскольку дельфину требуется продолжать свое существование на суше, были применены специальные символы: цепочка из кораллов, кулон в виде рыбки, нательные татуировки на морскую тематику. Посему, нам не составило труда распознать ее – девушка-дельфин, пришедшая к нам из крымских территориальных вод, явилась к намеченному часу без опозданий.

Фрагмент 4.“Фиолетовый город”

— Он как будто замедляется, — вдруг говорит Ирэн. – Может, он нас отпустит? Смотри! Какие-то огни. Наконец-то.

Слоноподобное животное, сделав еще несколько шагов, останавливается около дома с яркой вывеской.

"...шумно вздохнув, он пошевелил массивным туловищем, и мы скатились с него прямо в распахнутые двери

Заведение не похоже на другие, где мы раньше бывали, то есть те, которые посещают туристы: наспех выстроенные, безвкусные забегаловки. Тут что-то другое. Ресторан живет в гордом одиночестве, у дороги из никуда в никуда, вне обычного пространства, вне обычного времени

— Удивительно, — говорю я. – Такое классное заведение, а находится на каком-то отшибе.

Помещение заливал свет специальных ламп, и я понял, из видимого света мы теперь смещаемся в ультрафиолетовую область спектра.

Выбрав столик, поближе к пустующей эстраде, мы что-то заказали и закурили по сигарете. Я пытался изучить, что здесь за публика, но из-за дыма не мог ничего рассмотреть. Были едва слышны голоса и музыка.

— Давай тяпнем водки, — предложил я. – А то пропадем. Жуткое заведение. Здесь люди похожи на мертвецов, из-за этого света.

Последовав моему примеру, Ирэн деликатно опрокинула стопочку. Я вздохнул.

— Да, все тут как-то по-осеннему.

Я с ужасом осознал, что мы не произнесли вслух ни одного слова из нашего разговора. И разговоры за другими столиками только чудились мне, когда я перехватывал чужой взгляд.

— Ты тоже догадался, что здесь общаются взглядами? – сказала глазами Ирэн.

— Только что. На нас кто-то смотрит из кабинета на втором этаже. Не могу разглядеть, что он говорит.

— Что-то сумбурное. Он поет! – изумилась Ирэн. – Отстукивает на столике ритм и напевает, бета-телепатическими волнами. “Ай-малла, ай-малла, ай-малла”.

— Это Южный Человек, — понял я. – Он приглашает нас.

Мы поднялись в отдельный кабинет, откуда просматривался весь зал. И стало ясно, что никого, кроме ЮжногоЧеловека и двух его друзей, в “Доме у дороги” нет.

— Здравствуй, Ирэн, здравствуй, моя девочка. Кто это с тобой? Твой подопечный? – пропел Южный Человек.

— Так и есть. Мы путешествуем вместе. Приехали из Петербурга, в экспедицию

— Что жь, я могу направить вас. Вот мои друзья.

Две молчаливых человекоподобных фигуры, по очереди прикладывались к графинчику и враждебно смотрели на меня.

— Максим Алексеевич Костиков, — представился один.

Фрагмент 5

— Вряд ли, Ирэн, — отвечаю я и содрогаюсь, представив себе страдания барсука, привязанного к турникету около человеческого туалета.

Фрагмент 6

“…с некоторых пор, меня преследует навязчивое лесное воспоминание. С дремотным Персональным Барсуком под мышкой, я продираюсь через всевозможные кусты, ямы и буераки…

— Наша телевизионная компания приветствует вас и вашего барсука. Позвольте задать вам несколько вопросов.

Развалины посреди лесной поляны напоминают древний амфитеатр. По всей видимости, колоссальный прилив оставил здесь свои следы: под ногами хрустят ракушки. Отчетливо видна надпись: ТЕАТР ГОВОРЯЩЕЙ КНИГИ

— Наши телезрители: парящий над вулканом Кракатук осьминог – свидетель океанских течений.

Под прожекторами, я чувствую себя дьявольски неуютно, так как выгляжу подобно человеку, переходящему через румынскую границу. Не подозревающая истинного смысла происходящего, охмуренная зеленым дурманом Ирэн двигается по съемочной площадке как сомнамбула. Все это напоминает страшный сон: Ирэн, дико вращая глазами, на невидимых роликах пересекает амфитеатр. Во рту я отчетливо ощущаю солоноватый привкус кофе. И мне ничего не остается, как поделиться своими последними сомнениями с общественностью.

— Уважаемый А. Листопад (листопад?) Крымские карликовые овчарочки передают вам свой последний привет. Уверены ли Вы, что сможете принять участие в нашей передаче?

— Тьма как таковая, — отвечаю я, — наделена, вопреки сложившемуся мнению, многими составляющими человеческого спектра. Доступно и известно, что призма из черного стекла, помещенная для наблюдения в телескоп, дает великолепную картину страха. Посему я, возможно и постарался бы уклониться от своей миссии – постольку, поскольку телескоп сгущает звездный свет, он сгущает и звездную темноту. Белая ночь, характерная для северных широт – всего лишь грязная иллюзия…

— Последнее доказывают наблюдения атмосфер соседних планет. Тончайшие, как невидимый газовый волосок, они всего лишь аккумуляторы, подтверждающие основную идею Персонального Барсука – раскрытие двоичного кода, характерного для отдельно взятой, пересеченной осями координат местности. Похоже, что мы так никогда и не откроем истинную природу здешней истории и географии. Согласно последним сведениям, шайтанизм не есть ключ к ее сути. Возможно, всему виной – заезжие корейские торговцы… Вместе с тем, иероглиф на моем лбу – явно еще более восточного происхождения. Не исключено, что эта история уведет нас к каким-нибудь марсианским самураям… Остается только догадываться. Честно говоря, в данной ситуации Галктическому Гринпису было бы логично решиться на самые крайние меры. Агрессия, причиняющая столько вреда вашему краю, больше, чем все, что способен осмыслить человек… И все же, — вдруг, неожиданно для себя прибавляю я, — я успел полюбить котенка, который покусывал меня за волоски на бородке…

С удивлением, я наблюдаю за Ирэн; девушка продолжает двигаться в совершенном, безумном и неземном танце. Это выглядит подозрительно, как запланированная против моей воли часть сценария. Тело Ирэн как будто скользит по невидимым нитям, скрепляющим жалкие остатки Крымкинса.

Я вижу, как среди сосен открывается леденящая душу дверь; пройдет всего лишь несколько мгновений – и мы исчезнем за ней, чтобы пропасть в Крымкинсе навсегда

— С собственным барсуком. Подумать только, — говорю я напоследок и, приспособив притихшего, с потухшим взглядом попутчика на закорки, исчезаю в лучах света, бьющих в дверной проем.