| Вернуться на главную страницу |
В СТИХАХ И ПРОЗЕ
|
 |
А. Малеинов. Кавказ. В. Дых-тау. 1978. Х. Темпера |
«Лично познакомиться с Хосе
Бермудесом мне так и не довелось, хотя в 95-м на
Кавказе, в ущелье Безенги мы были в одно время. Но
- то он был наверху, то я - так и не пересеклись.
Хосе Луис Бермудес - профессор философии
Кембриджского университета, член совета
Альпийского Клуба Великобритании. Довольно
поздно занявшись альпинизмом, он навёрстывал
упущенное в Альпах и Гималаях. Зарекомендовав
себя по ряду публикаций в английской прессе в
качестве специалиста по горным районам России,
Хосе попал в двусмысленную ситуацию, так как до
1994-го никогда не был в этих горах. И вот в июле 94-го
вместе со своим другом, Н. Уилсоном, он приезжает
в Кабардино-Балкарию. Причём цель ставит
масштабную: пройти траверс Безенгийской стены.
До конца это ему не удаётся, но год спустя он
опять возвращается в Безенги с не менее
грандиозной задачей - пройти траверс Северного
массива. Однако, как и в первый раз, ему
сопутствовала неудача - не доходя Мижирги, связка
теряет "кошку" и ледовый молоток. В эти дни в
Безенги проходил Чемпионат России в
снежно-ледовом классе. Я помню, как Саня Кашевник
- ещё живой* - рассказывал в лагере: "...Вылезли
мы на гребень под Восточную Мижирги. Как раз
вечерняя связь закончилась, в эфир влезли
англичане и вызывают нас. "Гуд ивнинг, сорри, не
могли бы вы нам одолжить ледоруб и "кошку"?..
Ноу?.. Тогда - продать,.. за фунты... Сорри...". Мы
были самыми близкими - территориально - им людьми
на высоте 5000 метров...".
Позже мы обменялись с Хосе письмами и завязалась
переписка. А осенью 96-го мне в руки попал
ежегодник британского альпинизма "Alpin Gornal",
где были опубликованы впечатления Бермудеса о
поездке в Безенги-94. Маша Шаповалова, с которой мы
когда-то делили трудности горных походов, -
огромное ей спасибо - перевела эти впечатления.
Рассказ мне очень понравился: интересные детали,
хороший язык, юмор. Да и сам факт того, что
иностранцы приехали на Кавказ месяц спустя после
шороха, наведённого Басаевым в Будёновске,
говорил о неординарности гостей.
Я написал Хосе и получил разрешение на
публикацию его рассказа в любом российском
издании. Но он так и пролежал несколько лет в моём
столе, ибо кому в этой сумасшедшей стране нужны
впечатления космополита, лазающего по
кавказским горам.
Насчёт космополита - это я не сгоряча. Хосе по
национальности - испанец, родился в Париже, живёт
и работает в Англии, женат на польке. В первом же
письме он заявил, что будет общаться со мною на
русском. С помощью тёщи. Изложение в переводе
тещи выглядело так (орфография оригинала):
"...План на год 1995 был такой чтобы пойти на
поперек где мы еще не были, этот который мы видели
когда были на Стене Безинги. Мы хотели пройти
поперек от Дых-Тау до Коштан-Тау, дорога которую
прошли горецы под руководством Виктора
Абалакова". Или такое впечатление о
соревнованиях в горах: "Идеа соревнования в
высоких горах через несколько дней, кажетса для
этих из нас - которые ходят в высокие горы, чтобы
удрать от бюрократичества жизни и серости -
немножко смешной".
Осталось только заметить, что альпинисты
Британии в горах Кавказа появились давно. В конце
19 века Коккин, Маммери, Фрешфилд в том же Безенги
выбирали самые "лакомые кусочки" - Дых-тау,
Джанги, пик Руставели и др. Так что Бермудес
открывал уже открытую terra incognitа.
Упоминающийся в повествовании Ю.С.Саратов
является руководителем спасательной службы в
альплагере "Безенги" вот уже около сорока
лет».
Хосе Бермудес
ЁРЗАНЬЕ КРАБА ПО СТЕНЕ
"Вы можете поставить бивак здесь", - сказал мрачный Юрий Саратов, показывая пальцем куда-то в самый угол фотографии Безенгийской стены. Он тяжело посмотрел на нас и показал правее: "Следующий бивак". "Затем, - он махнул рукой куда-то назад и налево, - никаких биваков между Западной и Главной Шхарой...". В общем, для него это было очень живое поведение. Обычно реакция Саратова заключалась в том, что он рассматривал свою уникальную коллекцию фотографий и вспоминал все несчастные случаи за последние 30 лет. "Есть ещё вопросы?" - спросил он. У нас вопросов больше не было. "Вы возьмёте рацию", - приказал Саратов. У нас не было повода отказываться. Наш позывной был "Сатурн-28"...
Мы
приехали сюда, так как я почувствовал себя в
достаточно пикантной ситуации, печатаясь и
рассказывая в английской прессе о регионе, в
котором я не был и не был с ним и рядом. Я имею в
виду район Центрального Кавказа. В конце концов я
решил описать собственные впечатления, как о
районе широких возможностей для восходителей, в
котором сочетается грандиозность Гималаев и
альпийская техника. Меня очень волновало, что
нужно было проделать такой ужасный путь в 600 миль,
чтобы достичь каких-то покрытых снегом куч
камней, наполненных воинственными чеченцами. Но
главной моей заботой было то, что маршруты
выглядели очень опасно. Я хотел осуществить
полный траверс Безенгийской стены. Это - покрытый
снегом и льдом участок Главного Кавказского
Хребта; огромная стена, ориентированная на север,
с 7 пиками и 11 вершинами, длиной 15 километров и
перепадами высот в два километра. Наивысшая
точка стены - Шхара (5068м).
С одной стороны, в этом траверсе хорошо было то,
что это был наиболее безопасный путь по гребню. С
другой - плохо то, что путь спуска был
единственным, и на высоте 5000 метров мы должны -
миля за милей - преодолевать огромные снежные
карнизы стены.
Траверс стены - это стоящий маршрут, и меня он
привлёк потому, что вопреки всеобщей любви к
стенным восхождениям я предпочитаю гребневые
маршруты. Наша первая попытка была короткой и
впечатляющей. Покинув гостепреимные
"Австрийские ночёвки" в мелкий кавказский
дождик, напоминающий нам Шотландию, через
несколько часов мы попали в настоящую бурю на не
слишком приятном льду по пути к
северо-восточному гребню Шхары. Лёд был очень
жёстким, мы продвигались медленно и оба
вспомнили о том, как мы ненавидим 50-градусный лёд.
Когда до бивака осталась верёвка, одна из
заклёпок на головке моего ледоруба выпала. Пока
мы устанавливали палатку, непогода разыгралась
ещё больше. На следующее утро мы не продвинулись
далеко. Вообще, мой напарник Нейл прославился
тем, что однажды был снесён снежной лавиной с
вершины Бен Невис и сломал ногу, упав на всю длину
верёвки. После этого он стал очень чувствителен к
снежным склонам и когда снег начал трещать, он
отказался идти дальше. Мы отступили. По мере
нашего спуска погода улучшалась. Когда мы
забрались на морену к "Австрийским
ночёвкам", облака расступились и мы увидели,
как розовое солнце садится за стену. Было
совершенно ясно, что мы сделаем ещё одну попытку
восхождения. Однако нас поджимали сроки и надо
было что-то делать с ледорубом. Если мы выйдем на
маршрут через день, у нас ещё остаётся шанс
пройти его. Но кому-то было необходимо совершить
героический 12-километровый переход до
альплагеря "Безенги". Жребий пал на меня.
Путь туда и обратно занял десять часов скакания
по неровностям Безенгийского ледника. В лагере
один человек сварил мой ледоруб совершенно
варварским образом, но теперь, я думаю, что у меня
никогда не возникнет проблем с этим
инструментом.
Следующим
днём мы с Нейлом отправились в путь. На этот раз
погода была хорошей и мы продвигались довольно
быстро, не смотря на то, что сильно устали. Мы
заночевали на гребне гораздно дальше того места,
где останавливались в предыдущий раз. На следующий день мы
работали мало: преодолели огромный карниз и
вскоре поставили палатку. Здесь
мы насладились всеми прелестями ужасно
холодного, но живописного бивака, наблюдая на
севере весь Центральный Кавказ, а на юге - пышное
цветение Грузии. Контраст ландшафтов северной и
южной стороны был разительный. С грузинской
стороны мы увидели деревья, поля и селения. С
русской были только ледники, морены и камни. Но
суровость пейзажа не затмила достоинств лагеря
"Безенги". Кроме того, что там вкусно
кормили, там ещё и не стреляли в иностранцев.
На следующий день нам, к сожалению, пришлось
двустами метрами ниже обойти вершину Шхары. За
ней хребет сузился до узкого гребня с карнизами и
крутыми склонами с обеих сторон. мы двигались
одновременно ниже гребня по весьма ненадёжному
льду. Ощущения были довольно разнообразные: на
высоте 5000 метров мы час за часом карабкались как
крабы. Мы получили массу удовольствия...
Конечно, везение не может быть бесконечным. На
четвёртый день мы, как это уже бывало, оказались в
облаке, и следуя по гребню, придерживались
западного направления. Примерно минут через
тридцать топография хребта сильно изменилась:
появилось большое количество отрогов. Мы не были
к этому готовы и нам меньше всего хотелось по
какому-нибудь из них спуститься в сторону Грузии.
Всё, что нам оставалось - это почаще сверяться с
компасом, надеясь на лучшее. За направлением
следил Нейл, так как я никогда не мог точно
запомнить, какая стрелка показывает на юг, а
какая - на север. Так мы двигались до тех пор, пока
до нас не дошло, что компас Нейла может и не
работать. Мне пришлось лезть за своим, чтобы
сверять показания обеих. К несчастью, в кармане
рюкзака вместе с компасом лежали темно-защитные
очки от "Рейбанс", которые стоили
сумасшедших денег. Доставая компас, я зацепил их
и они упорхнули вниз, к грузинам. Я жутко
расстроился, но ещё большим ударом оказалось то,
что никто из нас в тупом стремлении облегчить
рюкзак не взял запасные очки. Победа нашего
разгильдяйства поставила нас в очень сложную
ситуацию: в условиях длинного траверса мне была
гарантирована снежная слепота. Положение наше не
улучшилось, когда с помощью двух компасов мы всё
таки заблудились и спустились по одному из
боковых отрогов. Обнаружив ошибку, мы тут же
вернулись на гребень. Облака отказывались
расходиться. В конце концов мы подошли к первому
из семи "жандармов". Начиналась очень
сложная часть маршрута. Ясный гребень
превратился в нагромождение башен и пальцев. Мы
не сразу сообразили, что это был седьмой
"жандарм" - они пронумерованы в обратном
порядке. "Жандарм" был большим и сложным в
преодолении. Зачем-то мы решили спуститься в
кулуар между двумя башнями, что бы посмотреть -
нельзя ли обойти его ниже. Это было нашей ошибкой.
Как только мы приспустились, поднялся ветер и
повалил град. С башен летели камни, провоцирующие
лавины. Нейл, памятуя о своём опыте, быстро
вскарабкался по заснеженным плитам там, где мы
только что спускались. Погода всё ухудшалась.
Светлого времени оставалось очень мало,
необходимо было срочно найти место для ночлега.
Попытки выкопать пещеру ни к чему не привели.
Внезапно перед башенками я провалился в трещину.
Беглого взгляда было достаточно, что бы понять -
проблема ночлега решена. Это была
интерконтинентальная трещина, протянувшаяся из
азиатской Грузии в европейскую Россию.
Строительные работы заняли не более 15 минут и
вскоре мы уже раскладывали вещи...
Наше положение было не слишком радостным. Мы
засели посредине между Шхарой и Джанги-тау. Перед
нами лежала цепь "жандармов" - сложнейшая
часть нашего траверса. За стеной пещеры бушевал
ветер и ко всему после дня, проведённого без
тёмных очков, я заболел снежной слепотой.
Утром положение несколько изменилось: ветер утих
и небо расчистилось. Мы могли видеть путь
впереди. точнее, видеть мог Нейл, я не видел
ничего. Мои очки с диоптриями были заклеены
пластырем, в котором была оставлена узкая
полоска. Мы преодолевали жандармы" и не совсем
было понятно - откуда взялась цифра "7". Мне
казалось, что это был один сплошной
"жандарм" длиной в полтора километра или
сотня маленьких "жандармиков". Наверно, я бы
получил массу удовольствия, если б что-нибудь
видел. Я был весьма неуклюж. Впереди шёл Нейл и
давал инструкции, которым я старался следовать.
Подъёмы я проходил довольно хорошо, а вот спуски -
особенно на жёсткой страховке - не доставляли мне
удовольствия. На пятый день мы двигались так же
медленно. Ночью я с помощью лекарств лечил глаза
и утром снова мог видеть. Погода держалась и у нас
были оптимистичные виды на окончание маршрута.
После "жандармов" мы попадали на седло
Сандро; за ним оставалось преодолеть Восточную,
Главную и Западную вершины Джанги-тау; далее -
через Катын-тау выйти на Катынское плато, и через
Гестолу и Ляльвер спуститься на перевал Цаннер.
Шестой день прошёл так же неплохо: мы двигались
со скоростью улитки. Предыдущие пять дней брали
своё. Целый день у нас ушёл на то, что бы добраться
до седла Сандро. У последнего "жандарма" на
ужасном ледовом траверсе я соскользнул, но Нейл
успел меня удержать до того, как мы оба, подобно
птичкам, полетели в Грузию. В один момент наше
отношение к восхождению совершенно изменилось.
Увидев в перспективе перевал Цаннер, мы решили
валить вниз при первой же возможности. К этому
решению нас подталкивало и то, что мы находились
рядом с северо-восточным гребнем Джанги. Мы уже
совершали здесь тренировочное восхождение и
спуск нам был знаком. Ночью у нас появились
сомнения по поводу дальнейших действий, но
утренний снегопад развеял их окончательно.
вскоре началась настоящая гроза, а более жуткого
места во время грозы, чем стена, представить
трудно. К тому же, до отлёта в Москву нам
оставалось три дня. Начав спуск с рассветом,
после десяти вечера мы были на "Австрийских
ночёвках". Мы выглядели ужасно и наши русские
друзья были очень рады видеть нас. Теперь мы
могли в красках рассказывать о своих подвигах и
клясться никогда больше не подниматься выше
уровня моря.
Безенгийская стена - одно из самых лучших мест,
где мне когда-либо приходилось совершать
восхождения. Но я хотел бы предостеречь от
недооценки маршрутов всех, кто собирается
подниматься здесь на вершины. Это, конечно, не
Гималаи, но и не Альпы.
Всеволод Колюбакин (Санкт-Петербург)
Душевность, попытка анализа
Ночевка представляла собой крутую морену с расположенными на них площадками. В Домбае, куда я попал тремя годами позже, ночевки на порядок гостеприимнее назывались "собачьими". Здесь они не носили никакого специального названия - "3900" и "3900". Ленивые (а точнее экономные) альпинисты соорудили площадки минимально допустимого размера.
Зато их было много. Напротив возвышался Дых. С другой стороны моренный гребешок метров в 15 закрывал всю панораму. И поразила нас не величественность окружающих гор, не обвалы, которые с частотой сестрорецких электричек в застойное время валились с Дых-Тау, а стул. Обычный железный стул, каких полно в любой институтской аудитории. Об их ножки, слегка выступающие над спинкой, еще очень удобно открывать пиво. Кто-то из альпинистов (кто сказал, что они ленивые?) затащил этот стул на "3900". Наверное, чтобы сидеть было удобнее. Не знаю. Судьба у стула была тяжелая, и по истечении времени он лишился своего седалища, осталась одна спинка.
И чего это я, спрашивается все о стуле? А того, что дунул ветер и стул улетел. Повторяю: не укатился, не упал, а улетел. И скрылся не за перегибом склона, а в облаках, которые начинали наполнять долину. Это было нечто.
Потом было много всего интересного: две ночи сидели по углам нашего "лотоса", глядя как отваливаются крючки; попытка выхода, когда было ощущение, что в легкие забивают кол и т.д. и т.п. Короче, все то, что может рассказать любой человек, пару раз в жизни поднимавшийся выше четырёх тысяч. Но когда я вспоминаю о своей первой поездке в Безенги, то первое, что всплывает в памяти - улетающий - я бы даже сказал, парящий - железный стул.
А вы говорите, душевность...
День рожденья нужно встречать красиво
21 год - это рубеж, слов нет. Это - дата с большой буквы. Сколько народа во время Оно ждало этой даты: талоны на водку и все прочие прелести. И отмечать это воистину настоящее совершеннолетие надо красиво. Что может быть красивее Центрального Кавказа? Для тех, кто не понял - вопрос был риторический. И что на Центральном Кавказе может быть красивее перевала Шаурту-Цаннер?
(О, Боже, как я люблю такие названия! Долина-долина, или ледник-ледник, или название вершины плюс там западный или наоборот северный. Как бывают убоги потуги выпендриться и назвать перевал что-то вроде "пер. Трех пингвинов". Но это так, к слову).
Шаурту-Цаннер задумывался, как изюминка нашей четверки 1992 года. Надо сказать, что с информацией был напряг. Описания в Ленинградском Клубе Туристов на Желябова - противоречивы; Гранильщиков - излишне лаконичен; люди, вроде бы ходившие этот перевал - маловразумительны. Предположения о том, что же нас ждет на этом перевале, колебались от "300 метровой ледовой стены" до "длиннющего разрушенного скального склона, где ни крюка вбить, ни на уступ не накинуть". А пересечь ГКХ было надо. Втайне от Комиссии был разработан запасной вариант - перевал Ортокара Западный, который хотя и считался 3А, но был хожен-перехожен и хорошо известен.
Кто-нибудь дежурил в свой день рождения? Причем не на травке, не на дневке, а на сомнительной стоянке, на кучке камней на льду, перед выходом на один из ключевых участков маршрута? Удовольствие сомнительное. Правда, дежурить в полчетвертого утра всегда так себе и день рождения тут не при чем. Вы знаете, что такое "помойка"? "Нет, вы не знаете, что такое "помойка", - сказал бы Николай Васильевич. Помойка - это когда лед покрыт камнями (это если так, по-простому) и всё это куда-то едет. Еще такие места иногда называют ленинскими, по аналогии с известной старшему поколению работой великого революционера "Шаг вперед, два шага назад".
Само вспучивание на перевал запомнилось смутно. Какие-то разрозненные эпизоды и эмоции. Например, илюхины ноги, торчащие из снежного склона по колено (а сам он в это время выкручивал бур, завинченный на дне на совесть выкопанной ямы), которые заравнивает снегом так некстати налетевшего заряда. Какая-то гроза, проскальзывающий жумар, перемычка в густом тумане...
О дне рождения я вспомнил, когда часов в семь вылез на седловину. Народ уже активно срывал снежный гребень под площадку. Меня встретил Димка Зиновьев с ощутимым куском шоколада (граммов 30 точно было). Это было одно из самых замечательных поздравлений в жизни. Потом меня поздравил Коля. Его подарком были две таблетки от обморожения и просьба (читай, приказ) спуститься и поднять висящие в кулуаре четыре веревки. Я поднимался предпоследним: оставлять на Илюхину долю эти веревки и Серегин рюкзак, который тот снял, в трудном месте, было бы жестоко.
В это время Илья, не надеясь на постороннюю помощь, выкладывал эти веревки по кулуару, чтобы их можно было вытянуть наверх. Мое появление для него было неожиданностью. Он выразил свое удивление, но нам удалось (собственно, как всегда) достичь взаимопонимания. Когда я, отягощенный веревками, поднялся на перемычку вторично, ужин уже был на подходе. И неожиданно нашлась баночка с медом, которую я уже неделю как считал потерянной. А взята она была именно на этот день. Я стал совершеннолетним.
Меня остановит только пуля
Гора - ерунда, главное, что мы хорошо сохранились...
(один мудрый мужик)
Вас били когда-нибудь пыльным мешком по голове из-за угла? Меня - нет, но жизненный опыт указывает, что приятного в этом мало.
Вам приходилось когда-нибудь узнавать за 12 часов до поезда, что руководитель мероприятия не едет? А о том, что не едет четвертый участник, вы узнали неделей раньше. Если нет, то попытайтесь как-нибудь этого избежать. Я бы лучше согласился получить пару ударов пыльным мешком.
В час ночи я зашел к Коле за мешком с продуктами, который остался у него дома после закупки на Северном рынке. Времени было час ночи. Дома ждали недосушенные сухари. Коля встретил меня у лифта, взгляд его был странен. В краткой и сжатой форме он мне поведал, что по весьма серьезной причине поехать с нами в Безенги не сможет. Чтобы передать мое состояние на тот момент, надо быть, по меньшей мере, Достоевским. Илья, которого это известие достигло несколько раньше меня, сидел дома и думал: дошивать ли рюкзак или просто пойти в магазин за водкой. Как выйти со мной на связь, он не знал; на тот момент у меня не работал телефон. У Коли он тоже работал с перебоями, что усилило нервозность обстановки. Наконец, я прозвонился Шабанову, и наше высокое собрание вынесло вердикт, что таким двум отморозкам, какими мы себя считаем, ничего не стоит поехать в Безенги вдвоем. Полчаса мучительных раздумий, хаотичное отгребание части продуктов, запихивание в рюкзак той части снаряги, которую Коля должен был привезти на крыле, сорокаминутная прогулка по ночному городу. Про сухари я уже и не вспоминал.
На самом деле, уже потом, я понял, что подсознательно мы ждали такого поворота событий. Не зря же мы с Ильей сходили на собрание клуба "Штурм", который проводил сборы в Безенги. И только то, что нам было предложено записаться в новички, отвратило нас от этого варианта.
На вокзале провожающие лица пытались не показывать своего беспокойства. Наконец, толчок паровоза, ритуальное прощание с вокзальной трубой, которую весь наш доблестный коллектив красил пять лет назад - и расслабились. По размышлению приходим с Ильей к решению, что ходить вдвоем можно; правда, это процесс специфический и требует определенной подготовки к мероприятию. Всю дорогу вертим отксеренные странички из Наумова, пытаемся сформулировать свои планы.
Минводы, вокзал. Выходим и сразу становимся объектом домогательств многочисленных водителей: "Терскол, Домбай, едем, да?". Для того чтобы избавиться от этого слишком навязчивого сервиса, достаточно назвать конечную цель нашего путешествия - никто из водителей не знает, где находится Безенги. Наш сервис был ненавязчив, но достаточно оперативен - я успел только купить на привокзальном рынке какую-то косметику от загара, как "козелок" с надписью "АУСБ Безенги" появился на площади. Это за нами. На всякий случай заезжаем в аэропорт и сканируем пассажиров питерского рейса. Бесполезно - Коля не прилетел.
Долог путь до Типперери, а до Безенги еще дальше. За время пути мы успели поскучать в Нальчике, зайти в гости к новому повару альпбазы, стать свидетелями лишения прав нашего водителя. Наконец, вдали показался черный с белой каймой треугольник Гестолы, и еще через несколько минут мы выгрузились на территории альплагеря. И тут же попали в руки Али Хусеевича, который очень серьезно опустошил наши карманы. Некоторой неожиданностью стала необходимость платить НДС за машину. Таким образом, поездка Минводы - Безенги нам стоила столько же, сколько Санкт-Петербург - Минводы. Погода навевала меланхолию. Решив "гори оно все синим пламенем, зато мы в горах", пошли в свой домик. Вдруг из соседнего домика слышим слово "Хибины". Кто и как посмел в этой цитадели спортивного альпинизма упоминать жалкие пупырьки для недоделанных лыжников!? Оказалось, спасателям из Кировска, которых притащили сюда на сборы. Разумеется, у нас нашлись общие знакомые, разумеется, у нас с Ильей нашлись лишние пряники, и пара кружек под глинтвейн. Занавес. Мы действительно в горах.
Юрий Сергеевич Саратов, начспас, посмотрел на нас неодобрительно и посоветовал в первый день прогуляться, и только потом идти в Теплый Угол. Мы сказали, что это было бы здорово, но времени у нас не то, чтобы до фига. Нас записали в конторскую книгу с примечанием "безопасность обеспечивают самостоятельно".
"Теплый Угол" - это выше альплагеря на один километр; в этом случае расстояние по горизонтали решающего значения не имеет. Мы поднялись к хижине и дружно умерли. Совсем умереть нам не дали веселые литовцы - Мантос с Андрюсом. Против их оптимизма не смогла устоять даже наша горняшка.
Хижину, расположенную 300 метрами выше называют "Голубятней", что совершенно точно ее характеризует. Если в хижине на "3300" может разместиться человек 30, то в "Голубятне" - трое максимум. Поставили рядом с ней палатку, пообщались с литовцами, которые спускались вниз и позже собирались на Джанги. Без знакомых и здесь не обошлось - с Артурасом мы встречались четыре года назад. Группа - полная противоположность Мантосу с Андрюсом, хоть и земляки. У тех: постоянный смех, шутки, готовность познакомиться, пообщаться и выпить, отсутствие четких планов. Прослышали, что в лагере шашлыки - и рванули шашлычка пожевать. Группа Артураса - спокойная речь, четкие планы. Короче, все те черты, которыми наделяют в бытописаниях жителей Прибалтики.
Выпили много чаю, поели без энтузиазма, упаковали рюкзаки и легли спать. На следующий день нас ждало восхождение на пик Укю по маршруту 2А к. сл.
...
Позади было и муторное восхождение на Укю (аклимуха она и есть аклимуха), и попытка траверса вершин Гидан-Укю, и бессмысленные попытки сопоставления наумовских описаний с действительностью. Ещё встреча с ребятами из "Теории" - сначала они прошли вверх, а потом вниз. Причем, одному из них было плохо. Конкретно плохо. Настолько, что одна из девочек, встретившихся им на тропе, сказала: "Надо же, альпинист, а так нажрался!". И встреча с Максом, с которым я 15 лет назад в одной секции бегал на лыжах.
Все было позади, и акклиматизационная половина мероприятия закончилась. Мы сидели на травке, на любимом месте - "в крапиве", на берегу Мижирги, через речку от альплагеря. Но успокоения в нас не наблюдалось, так как мы уже знали, что Артурас сорвался на вершинной башне Джанги-Тау. Его сейчас спускают вниз, а завтра надо нести по леднику. Мысль о предстоящих спасах никогда не вселяет в душу умиротворения и спокойствия.
Из всех спасов запомнилась только Илюхина спина в разводах соли и дурацкая мысль: "Ну вот, говорят, что бретекс - плохая мембрана, а соль хорошо пропускает". Какие-то эквилибристические трюки с акьей на "помойке" - морене, которой кончается Безенгийский ледник. И Шурино "knock-knock, shit happens", что рассмешило нас, не смотря на совсем не комедийную ситуацию. Последним аккордом этого дня было приглашение Шуры Савченко из "Теории" к ним в душ. Спасибо тебе, Шура, ты не стал удивленно спрашивать: "А чего это вы в палатке живете?", как периодически делали натыкавшиеся на нашу "серебрянку" (да, вот с таким раритетом нам пришлось путешествовать) проходящие путники. И, кстати, именно Шура Савченко на следующий год избавил нас от "серебрянки", пошив по Илюхиному заказу просто замечательную палатку.
Тащили в три смены. Когда была не наша очередь впрягаться в акью, мы с Илюхой оглядывались и смотрели на Гестолу. Ее четкий треугольник стоит практически посередине Безенгийской стены. Поэтому Гестола первая гора, которую видишь, подъезжая к альплагерю, и последняя, на которую оглядываешься, уезжая из него. Я отлично помню, как четыре года назад мы стояли у палатки на перемычке между Гестолой и "4310" и смотрели на снежный склон. После чего собрали барахло и пошли в сторону спуска. Тогда эта гора была не для нас, причем дело было не в физических возможностях. Мы находились в приличной форме и были неплохо акклиматизированы. Похоже, что тогда нам это просто было не надо. Душа не требовала. Сейчас мы посмотрели на нее и одновременно решили - это то, что нам надо.
Путь по Безенгийскому леднику на следующий день был нетруден - вчерашними спасами по "помойке" была пробита буквально дорога. В Питере тоже иногда спрашивают документы. Поэтому, услышав такое требование от капитана пограничных войск, мы ничуть не удивились. Надо сказать, что когда капитан подходил к нам, его страховали два солдата. Один с ручным пулеметом Калашникова, а второй с автоматом того же конструктора. На собаке была надета шлейка, переделанная из ВЦСПСовской обвязки. Мы сказали, что документы у нас в альплагере и грустно подумали о том, как нам сейчас придется тащиться с полдороги вниз. Однако капитан связался по рации с заставой, где ему сказали, что Колюбакин и Шабанов проникли в погранзону на законном основании. Попросив нас доложить им на обратном пути, если мы заметим непорядок на Цаннере, они ушли вниз.
Маршрут на Гестолу с перевала нижний Цаннер (пер. Нижний Цаннер - в. Ляльвер - пер. Чюрлениса Западный - в. 4310 - пер. Чюрлениса вост. - в. Гестола) оценивается в 4А, однако вся техническая сложность там сосредоточена в подъеме на Ляльвер, что есть 2Б категория. Дальше, как мы это назвали - "Великий китайский поход". Почему китайский, сейчас даже и не вспомнить.
На Цаннерских ночевках в очередной раз мучительно думаем, что же еще все-таки оставить. В результате вместе с лишними бурами была оставлена и косметика, что впоследствии не замедлило отразиться на наших лицах. Самое интересное: все три дня, что мы шлялись поверху, у нас была безумно солнечная погода (что не мешало иногда ей быть безумно холодной), в то время как над лагерем и ледником висели плотные тучи и постоянно шел дождь/снег.
Поднявшись на "4310", не смогли удержаться и не заглянуть на контрфорс, по которому мы поднимались в 93-м году. Неожиданно метрах в 20 ниже вершины обнаружили тур и не поленились к нему слазать. Записка в нем была датирована 95-м годом. Перед спуском вдруг неожиданно обнаружили в снегу металлическую табличку с портретом и без опознавательных знаков. Подумали: "Вот, не повезло мужику, где-то тут отдуплился". Потом неожиданно находим тур, в котором лежит записка, что воронежские туристы, поднявшись на эту вершину, назвали ее пиком Есенина. Ощущения странные и даже неприятные - сто лет сюда ходят люди, сто лет называют эту гору "4310", и вдруг воронежские туристы решают назвать ее пиком Есенина. Странно.
Покопавшись в снегу, находим еще одну табличку, на которой написано, что в честь какой-то там даты эта гора названа пиком 20-летия КБР, то есть, Кабардино-Балкарской Республики. Ну-ну. Сидим еще минут пятнадцать и развлекаемся - даем окрестным жандармам названия пиков Кусто, Бродского, Окуджавы и разных других хороших людей.
К сожалению, вечер не дарит нам такого же заката, как четыре года назад. Тот закат - самый красивый. Точнее - нет - самый впечатляющий, который я видел в горах. Весь Кавказ перед тобой в розовато-багровых красках - это что-то; это можно только стихами описать.
И вот мы, как в 93-м году, смотрим на склон Гестолы с Восточного Чюрлениса. Пытаемся вычислить (а скорее угадать), сколько у нас займет завтрашнее восхождение и насколько большая потеря высоты при переходе с плеча Гестола к вершине. Надо сказать, что наши прогнозы не оправдались и исключительно в нашу пользу.
В 11 утра стоим на вершине. Снег и небольшая кучка камней, как всегда. Почему-то немного жаль, что до пяти тысяч Гестола не дотягивает 10 метров. Странно, какое это имеет значение? Бешеный ветер и хлопья облаков ниже нас мечутся, как сумасшедшие. В моменты разрывов виден Безенгийский ледник и даже альплагерь. Вспоминаем, что Славка собирался спрыгнуть отсюда на параплане. Нам непонятно, как это можно сделать в принципе.
На перевал спускаемся полвторого; решаем сегодня уже никуда не идти. Разлагаемся. Уже привыкли к мысли: для того, чтобы отойти от палатки на пару метров, неплохо бы связаться. Трещин очень много.
Спуск запомнился двумя моментами. Когда перевалили вершину "4310", я по подмышки провалился в трещину. Вишу, болтаю ногами, до краев не достаю. Илюха, оперативно привалившийся на кайло, заорал: "Ты чего? Обалдел? А ну, вылезай!". Это оказало на меня волшебное воздействие, и я выскочил, не хуже СС-19 из шахты. Второй момент на спуске с Ляльвера - лезешь и знаешь: вот там камень живой, но надежный, там - надо смело ногу опускать - полка, и все в таком роде.
Пока мы шлялись поверху, снег подтаял, и вместо обычных 15 с Цаннера до черных осыпей спускались час. Трещины, о которых мы и не подозревали три дня назад, открылись и предлагали нам для прохождения шаткие снежные мостики. Очень хотелось, в соответствии с принципами дзен почувствовать себя бабочкой на речном тростнике.
Черные осыпи, глоток чая, преподнесенный французско-нижегородской экспедицией, пробежка по осыпям, по снегу... Ставим палатку. Фактически пребывание в горах закончилось. Вечером: "А ты знаешь, неплохо, что нас двое. - А что так? - Да, вот, пакет с пюре уже третий день едим, кто-нибудь уже точно разнылся бы. - Да? А я и не заметил. Правда, одно пюре жевали?". В качестве доказательства демонстрирую пустой пакет из-под "Айдахо" (кстати, рекомендую, оно реально картошкой, а не резиной пахнет).
Любимая "крапива". Ходим босиком, ногам до ужаса приятно. В ручейке лежит купленная на Северном рынке, бережно завернутая в парадную футболку, ждавшая нас в кладовке тети Шуры больше двух недель...
Первый тост: "За то, что мы хорошо сохранились!".