Вернуться на главную страницу

СОБЫТИЯ: ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ

БЕЗЕНГИ. 100 ЛЕТ НАЗАД

Ровно 100 лет назад в альманахе Русского горного общества были опубликованы воспоминания российского альпиниста Николая Поггенполя о путешествии в Безенги.

Николай Васильевич Поггенполь был одним из самых активных и опытных восходителей России в конце ХIХ века. С 1883 по 1903 г.г. он пять раз выезжал в Альпы и совершил восхождения почти на сорок вершин этой горной системы, в том числе на Монблан, Монте-Розу, Юнгфрау, Малую Цинне, а так же первым из россиян покорил Маттерхорн.

Летом 1904 г. Поггенполь совершает путешествие по горам Осетии и Балкарии. 21 июля он начинает свой путь из поселка Студ-Дигора, взбирается на пер. Штулу, попадает в ущелье Дых-су, заходит на пер. Дыхниауш. Потом Поггенполь перебирается в ущелье Думала, и оттуда 27 июля попадает в ущелье Безенги.

С этого момента «Ex-magazine/Bezengi» и начинает цитировать воспоминания Поггенполя, опубликованные годом позже в ежегоднике РГО. Сохранены авторские орфография и пунктуация.

Русское горное общество создано в 1900-1901 г.г. Возглавлял его А.К. фон Мекк. В число учредителей общества входили ученые В. Вернадский, Д. Анучин, П. Семенов-Тян-Шанский, горовосходители С. Иловайский, Н. Иванцов, Н. Поггенполь, А. Сипягин. Отделения РГО существовали в Москве, Владикавказе, Пятигорске, Сочи, Верном (Алма-Ата). Результаты деятельности Русского горного общества оказались довольно скромными. За время своего существования членами общества стали всего 132 человека. Примечательно, что по уставу в РГО нельзя было вступать студентам и военным. С 1901 по 1914 г. выпускался ежегодник РГО. В его пятом выпуске и напечатана статья Поггенполя.

Н. ПОГГЕНПОЛЬ

ПО ЛЕДНИКАМ ДИГОРИИ И БАЛКАРИИ

...В  3-м часу пополудни открылась широкая зеленая долина, и немного спустя вышли мы окончательно из узкого ущелья Думала. Дорога переходит на левый берег реки; мы входим в Безингийское общество. Вот и аул Тубенель, на старой ледниковой террасе, на покатом зеленом склоне, лишенном древесной растительности. В 4 ч. пополудни мы подъехали к правлению, где огромная толпа любопытных, окружившая дом, стала осматривать все мои вещи...

Ледник Мижирги и Безинги (Уллу-Чиран)

Отправляясь в далекое путешествие, каждый, конечно, стремится познакомиться с географической литературой местности, и вот таким путем я составил себе вполне определенное представление о селении Тубанель, как об одном из самых неприятных мест на земном шаре. По крайней мере все иностранные путешественники удивительно единодушно жалуются на назойливость, грубость и неопрятность его жителей. Мои личные наблюдения этого однако не подтвердили в полной мере; правда, ко мне все время приставал какой-то сумасшедший, не дававший мне прохода; когда же я под вечер хотел прогуляться по аулу, то он сделался моей тенью, кричал, выл и хватал меня за ноги. В общем я нашел, как всегда, предупредительное и любезное отношение со стороны старшины и не могу пожаловаться на обращение.

Как только мы устроились в правлении я отпустил своих балкарцев и отправил Гуляева в аул за свежей провизией; он вскоре вернулся с цыпленком, яйцами и кислым молоком.

Старшину и его помощника я пригласил к обеду и угостил их французским компотом, который привел их в восторг.

К вечеру погода разгулялась, и вскоре на чистом своде неба приветливо заблистали звезды. Полный радужных надежд на будущее, счастливый и довольный, но несколько усталый, так как с того момента как я покинул Фаснальский завод, я не позволил себе ни одного дня отдыха, - вернулся я после вечерней прогулки в правление и заснул крепким, непробудным сном.

Солнце уже высоко стояло на безоблачном небе, когда я проснулся и к ужасу заметил, что был уже 8-ой час! Часть вещей предполагал оставить в правлении и для предстоящей экскурсии довел свой багаж до минимума. В 12 ? ч. дня с двумя проводниками и одной вьючной лошадью покинул я селение. Долина расширяется в ярко-зеленую равнину, по которой бешено проносится Урван. Хорошая тропинка извивается высоко над рекой и пересекает чудные луговые участки с изумительно высокой и бурно растущей травой. Не помню, чтобы где-либо я видел подобное разнообразие и богатство флоры! Снежных гор однако нигде не видно, потому что долина образует угол, и жадному взору путника, знающего, что каждый шаг приближает его к самой грандиозной ледниковой группе Кавказа, представляются только крутые лесистые склоны гор, увенчанные гнейсовыми и гранитными утесами. Немного далее бока долины сходятся, и серые воды реки занимают всю ее ширину. Старые заросшие травой и кустарником морены красноречиво говорят о прежних колоссальных размерах ледника Безинги, заполнявшего вероятно всю долину до Тубанеля и далее.

Жарко. Нестерпимо печет солнце на открытых склонах, на которых нет ни одного тенистого уголка; целое облако мух и оводов неотступно преследует нас. Вот мы всходим на моренный холм с большими глыбами гранита и наконец открывается верховье долины, - что-то блеснуло серым, стальным блеском; это Безингийский ледник, а над ним, среди кулисообразно уходящих в даль боков долины, белеют в неизмеримой вышине снежные вершины. В это время я заметил, что из бокового ущелья стали выползать с виду совершенно невинные клочки тумана, которые однако изумительно быстро садились и облепляли склоны гор. Но эти злейшие враги путешественника были мне хорошо знакомы, и я знал, чем должна была кончиться их игра; действительно, минут через 20 мы очутились в густом молочном тумане. Оба проводника советовали не идти далее, а ночевать на ближайшем луге; но это совсем не входило в мои расчёты; напротив, я твёрдо решил дойти до ледника.

Дорога исчезает; всюду камни, обвалы и песчаные речные наносы. Почти всё время пришлось идти по воде или прыгать по камням. Для лошадей путь был невозможно труден. К довершению беды пошёл один из тех дождей, которые могут вывести из терпения самого спокойного человека. Куда идти, я не знал; в 3 или 4 шагах расстояния ничего нельзя было различить; всюду груды камней, осколки скал и в непосредственной близости - мутные волны Урвана, проносившиеся с таким рёвом и шумом, что голос человека вполне ими заглушался. Выбора не было. Среди камней нашли небольшое ровное место, покрытое мелким песком, твёрдо утрамбованным, как на берегу моря после отлива, и поставили здесь палатку.

Было только 4 ч. пополудни, - до вечера осталось ещё несколько томительных часов ожидания. Вопрос о том, где я собственно находился, решил анероид, показавший высоту в 2.000 м. При такой высоте я должен был находиться около самого ледника, что вскоре и подтвердилось присутствием льда, найденного под щебнем поблизости моего бивака.

К 6 ч. дождь перестал, и туман как будто поредел. Затем совершенно неожиданно произошла удивительная перемена декораций: сначала в глубине туманного экрана появилась какая-то серая огромная тень, потом более ясные очертания колоссального вала, и, наконец вырос, как страшное чудовище, конечный язык ледника Безинги, серо-коричневого цвета с синеватыми и зеленоватыми отливами, из широко открытой концентрической пасти вырывалась река! Было что-то таинственное и грозное в этом зрелище, что-то стихийно страшное и подавляющее. Как только просветлело настолько, что можно было разглядеть ближайшую окрестность, я вооружился ледорубом и поднялся по левой береговой морене на ледник, по которому ходил затем около часу. Грандиозность картины не передаётся никакими словами, никакими описаниями! Сумерки ложились на величайший из ледников Кавказа, который одной сплошной 18-тиверстной рекой вытекает из его ледяного сердца, пред величием которого бледнеет всё прославленное и могучее в Альпах. Поражённый до глубины души, стоял я на камне, посреди ледника и любовался неземной красотой картины! Влажная фиолетовая тень легла на бесконечное ледяное море, увенчанное в конце потемневшего ущелья какой-то фантастической, сказочной громадой, сверкавшей алым светом ледяной стены! Как сверхземное приведение горела Гистола (4.860 м.) в холодной высоте эфира, по которому, подобно перьям, скользили нежные клочки тумана, напоминавшие тонкие лепестки роз. Стемнело; ночь ложилась на дикие громады гор и на уединённые, полные трепетного мрака теснины. Один лишь высочайший шпиль Гистолы долго ещё тлел большой красноватой искрой в пространстве, как медленно потухающее в объятиях смерти светило!

Тем временем костёр уже ярко горел возле палатки, а на керосинке дымился котёл с куриным супом. Ждали только меня, чтобы воздать дань уважения кулинарному искусству Гуляева. И обед вышел на славу. Я радовался, как дитя, суровой обстановке ночлега с ледяной стеной над головой и всей душой чувствовал таинственную, первобытную прелесть этой гигантской природы!

К ночи погода испортилась; поднялся ветер, и стал моросить мелкий дождь. Костёр потух; фонарь слабо освещал узенькое и тёмное помещение внутри палатки, которая трещала и дрожала так сильно при каждом порыве ветра, что пришлось обнести её стеной из камней. Была глухая и холодная ночь. Неистовый рёв реки, шум непогоды и глухие, как бы подземные трески во всём леднике слились в один монотонный и протяжный гул, от которого невольно делалось жутко. Завёрнутый в войлочное одеяло, лежал я в непроглядной тьме и был весь охвачен таинственным трепетом переживаемых ощущений; сверхземное величие здешней природы, не созданной для человеческих нервов, давало совершенно особый оборот мыслям. Что-то грозное и торжественное чувствовалось всеми фибрами души, а заунывный шум бури давал всей обстановке ещё более мрачный отпечаток. Среди ночи разразилась гроза; ослепительно сверкала молния, а раскаты грома оглушительно раскатывались по ущельям... это была прямо адская картина безмерно дикого разгула стихий среди хаотической тьмы, полной стонов и ужасов.

29-го июня в 5 ч. утра я сидел на камне перед палаткой и в грустном раздумии пил кофе. Густой туман лежал на всей местности, - даже не было видно ледника! Через полчаса поднялся слабый ветер, и внезапно все прояснилось! Только в горах могут происходить столь быстрые и неожиданные перемены, сразу бросающие человека из самого угнетенного состояния духа в какое-то восторженное упоение! Теперь скорей в дорогу! Наскоро собирали вещи, сложили полотнища палаток и уложили все в три мешка, а затем Гуляев, оба проводника и я поднялись на ледник, по которому нам предстояло пройти около 5 верст.

Какая изумительная, несравненная картина! Ярко блистало солнце на безоблачном небе, выливая море золотистого света на слабо приподнятую, почти гладкую поверхность ледника. Вдали ослепительно сияла на ясной лазури неба часть той колоссальной ледяной стены, которая окружает снежник Безинги гигантским валом в 12 верст в окружности, - что-то сказочное, неземное, непередаваемое никаким описанием, никакой фотографией! На ровной поверхности ледника, посыпанной глыбами гнейса и гранита, протекали с музыкальным журчанием безчисленные ручейки в выдолбленных ими лазурных ледяных канавах, по которым вода неслась в колодец или трещину. Без всякого труда, как по проезжей дороге, подымались мы по глетчеру и через два часа подошли к высокой и очень крутой правой боковой морене ледника, над которой виделся ярко-зеленый альпийский луг с пасущимся на нем стадом баранов. Урочище это называется Мсес-Кошем (2.550 м. АН) и было мне хорошо известно по обстоятельным описаниям иностранных путешественников, избиравших его своей штаб-квартирой при посещении Безингийского ледника. Здесь где-то должна была быть большая каменная глыба со сводом, под которым ночевали путешественники. Я хотел последовать их примеру и вскоре отыскал это первобытное убежище, возле которого решил поставить палатку. Осматривая этот закоптелый исторический камень, я заметил следы нескольких надписей, между прочим в одном месте имя известного швейцарского проводника Альмера.

К 12 ч. дня на уединенном Мсес-Кош красовалась моя еще совершенно мокрая палатка. Воды однако здесь не нашлось, и поэтому пришлось спуститься за ней на ледник. Приказав Гуляеву приготовить «великолепный» обед, я вскоре покинул прелестный луг и решил отправиться с одним из моих безингийцев на ледник Мижирги, который находится в боковой долине того же имени. К сожалению, в полуденное время небо редко остается совершенно ясным; вот почему в долине Мижирги встретила меня целая фаланга туманных клочьев, которые в этот раз однако не угрожали дождем, но, конечно, в значительной степени мешали кругозору.

Я вошел в угрюмую каменную пустыню. Мы перебираемся с камня на камень, с глыбы на глыбу. Ущелье суживается, сдавленное стенами коричневых утесов; встречаются огромные массы лавинного снега. Часа через полтора подошли мы к леднику (2.245 м. АН) и не без труда взобрались на него. Поверхность льда грязная и очень разбитая; все время приходится обходить трещины, количество которых быстро увеличивается по мере подъема.

Чувство странного, угнетающего одиночества охватывает сердце человека; невольно ощущаешь близость подавляюще величественной горной природы! Проходить еще час в постоянном лавировании среди внушительной сети трещин и бледно-зеленых, иногда опасно нависающих льдин. В легком тумане, прозрачном как сон, моему глазу представляется дикая полярная феерия, полная грозного величия! Но гор и чудного амфитеатра вершин не видно! Прямо обидно!

Далеко идти в этой мгле не стоило. Посидев на льдине, я уже готовился в обратный путь к Мсес-Кошу, как вдруг слабый ветер задрожал в бледной вышине облачного свода. Я вздрогнул в трепетном ожидании чего-то необычайного, из ряда вон выходящего и, затаив дыхание, смотрел на борьбу солнца с туманом. И вот, как по мановению волшебного жезла, туман разорвался и завеса, скрывающая верховье длины, заколыхалась и плавно поднялась.

Дых-тау, Коштан-тау, Мижирги-тау и целая плеяда других великолепно ослепительно блестят, подобно миллиардам брильянтов, в холодной высоте эфира. Глубоко пораженный, в немом восхищении озирался я кругом! Гриндельвальд, Цермат, Шамуни - пустые призраки, слабые копии, детские наивные пародии горной природы! Настоящее величие, потрясающее человека до глубочайших фибр души - вот оно в этом непередаваемо прекрасном амфитеатре! Ничего подобного не случалось мне видеть до сих пор! Возьмите два Мон-Блана, две Монте-Розы, Маттергорн и Финстерааргорн, прибавьте к ним группу Юнгфрау и Менха, соедините их в одно целое, спаянное сверкающими фирнами, увеличьте среднюю высоту этих гор на 1.000 футов и вы получите нечто подобное тому, чем я любовался в этот день! Чудное видение продолжалось около 10 минут; затем снова появились туманы и уже ни разу не рассеивались на столько, чтобы весь амфитеатр гор был виден одновременно. Я поставил штатив фотографического аппарата на морену и тут только, к ужасу своему, заметил, что затвор не действовал. Вследствие этого я принужден был ограничиться эскизом. Вечна будет мне памятна экскурсия на ледник Мижирги; каждому любителю гор, каждому ценителю красоты природы я могу пожелать хоть раз в жизни взглянуть на неземную красоту этой долины, перед несравненным величием которой меркнут все понятия о грандиозном, все масштабы глаза, привыкшего к Альпам!

Нехотя двинулся я в обратный путь и в 6 ½ ч. вечера вернулся к моему прелестному биваку на Мсес-Кош, присутствие которого выдавал столб голубоватого дыма, клубившийся над зеленым ковром пастбища. Обед уже был готов; меню его следующий: бараний суп, шашлык, сухой хлеб и шоколад. Пришел какой-то пастух и, завернувшись в бурку, сел на корточки, и его угостили.

Утолив голод, я от прозы жизни перешел к поэзии и, выбрав удобное место, лег в траву, чтобы отдаться одному ощущению - радости жизни. Многим, может быть, покажется странным такое выражение, но разве самое чистое наслаждение красотой природы не возбуждает радостного сознания, что если мне дано любоваться величием отдаленных ледяных высей Кавказа, то я достиг этого ценою утомления и лишений, т.е. собственным трудом, а разве после всякого труда, дающего хороший результат, не чувствуется удовлетворения, которое и есть одна из форм радостей жизни?