ГЛАВА 2
СТАНОВЛЕНИЕ
НА КРУГИ СВОЯ
С 1989г. по 1991г. психическая и физическая жизни Фомина укладывались в шиллеровскую формулу: «Любовь и голод правят миром». Стремление к безупречности (безукоризненности) - этому божеству от первой точки до последней - в отношениях с искусством и будущей женой, автором данной книги, позволяло ему делать безобразное красивым.
Он захотел создать свой театр, чтобы еще и еще раз сыграть себя в детстве. Продолжая сутками напролет упоенно работать над серией «Лубок», складывая одну за другой картины под кровать, художник задумал «Политическую» серию.
Пока страна входила в перестройку, как корабль в порт назначения, уродства всплывали на поверхность в сознании многих. Жизнь располагала к сатире. Все улицы, где рождались, жили, учились, работали люди, по-прежнему назывались именами революционеров. Колбаса, курица, сметана и многие другие продукты считались огромным дефицитом. В очередях за водкой, духами или конфетами драки были неизбежны. В книжных магазинах еще вылавливали безработных и судили за тунеядство. А привычные социально-духовные ценности буквально уходили из-под ног.
Художников уже отучали от «кормушек» вроде бесплатных мастерских, заказов на оформление идеологических мероприятий, написание портретов партийных лидеров и передовиков производства.
Томский арт-бомонд, не вымерший от водки, впал в уныние. Многие знакомые художники в начале перестройки повесились, утопились…
В это время Фомин, которому за неимением холстов приходилось писать на ткани для изготовления матрасов, создал около 400 произведений, в основном, из материальных соображений, графику. 30 графических работ вошли в его «Политическую» серию. В ней он эксплуатировал главный образ детства.
Как-то в детском саду маленький мальчик завороженно следил за движением руки воспитательницы. Она рисовала Ленина. Детям о нем рассказывали каждый день, показывали его портреты. Но чтобы какая-то девушка вот так просто смогла на клочке бумаги карандашом нарисовать то, что изначально присутствовало повсюду… Это явилось для ребенка настоящим потрясением: Ленин нарисован, его - нет. Не надо было большого ума, чтобы самому скопировать профиль «отца народов».
В двадцать шесть лет Фомин сделал символ советского детства главным героем своих политических переживаний. В одной из работ – «Волшебник Изумрудного города» гротесковая голова вождя пролетариата улетает на воздушном шаре, оставляя внизу толпу, смотрящую на это действо через дыры в заборе. Рты раскрыты, у всех на глазах – зеленые очки, чтобы мир казался изумрудным. Через дырочки в заборе можно увидеть другой мир. Можно снять очки и оглянуться вокруг. Можно умереть, не дождавшись того, кто прилетит и всем поможет. Художник использовал детскую сказку о Волшебнике Изумрудного города как люльку, упеленав в нее окружающую действительность.
В графике «70 лет по кругу» он изобразил площадь Ленина – украшение всех городов СССР. В центре памятник вождю, указующему в никуда пальцем. Вокруг памятника – машинки. И все это в венке из колючей проволоки. Его «Заколючье-зазаборье» было написано в виде географически точного обозначения территории Советского Союза заборными досками. «Паровоз» во главе с И. Сталиным, Л. Берией, М. Калининым и С. Буденным мчался 70 лет Советской власти, громыхая и клубя дымом, в никуда. По блоковскому Питеру в картине «Двенадцать. Подарок А. Блоку» словно прошелся смерч в момент наступления революции. Страшные и прекрасные символы этой графики: Солнце, Луна, стрелы, летящие в Иисуса, отваливающийся с церковной главки крест, кепка вместо короны - все закрутилось в водовороте страстей.
Владимир не смирился с тем, что половина жизни родителей прошла в «хрущевке», вторая половина – на работе, в институтах через дорогу от дома. Написав эту серию, Фомин сдержал данное им слово в детстве:
- Я не буду ходить по одной дороге в одно учреждение всю жизнь. Я не буду рабом.
С политических вещей началась его карьера в Петрозаводске, куда мы вместе переехали в 1992г. В Томске он никому их не показывал, хотя графика получалась у него злой, но красивой.
Потребность видеть смысл во всем, что окружает, позволяло ему решать проблему темного и светлого начал в мире. Отсюда трагические интонации, элементы интенсивного внутреннего напряжения в его многочисленных «красных» «смерчах», «смогах», «дождях», «взрывах», «мостах». Серию отличала оригинальность, воплощающая представления и идеи современности в предельной простоте, выразительности почти фантастических образов. Разнообразие художественных приемов и изобразительных средств в произведениях «Лики», «Красные мордовороты», «Вывернутый мозг», «Пир шутов», «Гастрономический шедевр» явилось в 1992г. способом вести спор на темы, разрабатываемые еще П. Брейгелем («Эльк» («Каждый»); «Кухня тучных»)…
Несмотря на сложные ассоциации по поводу устройства мира и человека в нем, раннее творчество Фомина оставалось глубоко оптимистичным, заключало в себе добрую иронию над всем, что символизировало течение жизни.
НАШЕ ЗНАКОМСТВО
Мы познакомились в 1988г., когда Владимир гостил летом в Томске после второго курса Красносельского училища. Я училась в Томском университете на факультете журналистики. У меня были маленькая дочь, рожденная вне брака и собственная двухкомнатная квартира – место встреч знакомых и незнакомых мне студентов, поэтов, художников, журналистов.
В одном из интервью потом он скажет:
- Меня пригласили в квартиру Светланы ее знакомые, у которых был ключ. Мы сидели на кухне, когда она пришла вся возмущенная и вся в белом. Впоследствии эта квартира вызывала у меня таинственные чувства. В ней дули вселенские ветра, недаром ее дом стоял на перепутье трех дорог. Через нее проходил млечный путь моей судьбы.
В тот раз в компании неприятных для меня людей я увидела незнакомца в голубом. Я выгнала всех. Обиженные, они отправились в Луна-парк. А я за ними. Долго пребывать в разрушенном состоянии я не могла. Тогда выплески отрицательных эмоций происходили часто. Я искала немедленного успокоения ценой любой элементарной радости. Иначе, происходящее меня угнетало до приступа истерики, который мог закончиться душевным параличом.
Катание на каруселях вернуло мне душевное равновесие. Мы кружились, а я еще не знала, что ко мне в дом привели Нечужого человека. Наша компания отправилась за город, на дачу родителей незнакомца. Сумасшедшее чувство влюбленности настигло нас, когда он поднял меня, чтобы перенести по мостику через речку. Я утонула в его добрых глазах. Мы обменялись именами и дальше пошли рядом, держась за руки. Поочередно пили из горлышка бутылки сладкую неземную водку, напрочь позабыв о двух идущих впереди друзьях.
Володя признался мне, что до нашей встречи не сталкивался с таким “диким” поведением, не знал как следует относиться к нему и попросту не делал никаких выводов. Много позже, узнав моих родителей, винил только их в непредсказуемых «особенностях» моего характера.
После первого свидания мы несколько раз встретились. Потом Владимир уехал в Красное село на Волге учиться. Вернувшись через год, узнал, что я вышла замуж.
Причем с замужеством я сыграла в «русскую рулетку» - подала заявления в четыре районных Загса Томска о заключении брака с четырьмя претендентами на мою руку. В день, когда они, узнав об этом, собрались у меня дома, я заперлась в ванной комнате в ожидании того, кто останется последним. В тот день мы и сочетались законным браком с моим «избранником», с которым я рассталась ровно через пять месяцев. Им оказался художник-оформитель.
Все художники-оформители в Томске знали друг друга. Когда после окончания Красносельского училища Фомин организовал свою первую персональную выставку в томском Доме ученых, я упросила его выставиться вместе с моим мужем. Работая корреспондентом отдела партийной жизни в областной газете «Красное знамя», я написала статью. В ней говорилось только о творчестве моего первого мужа и строчкой упоминалось о Фомине, фамилия которого была напечатана неправильно.
ПЕРЕД СВАДЬБОЙ
В один из дней после развода я увидела Владимира на улице, стоявшего ко мне спиной. Вспыхнули угаснувшие чувства. Я позвонила ему. С тех пор мы расставались ненадолго.
Все же я воспринимала его больше как друга, нежели как новую партию для замужества. Но мораль существует потому, что у людей есть воображение. Мое воображение было смущено несколькими обстоятельствами. Во-первых, мой бывший муж на коленях умолял не выходить именно за Фомина. Во-вторых, Володину маму наша связь пугала. Она уговаривала не вторгаться в судьбу сына до тех пор, пока я не предрекла, что она скоро поссорится со своей лучшей подругой, что и сбылось через неделю. В-третьих, мы с Фоминым суеверны. Однажды в троллейбусе какая-то старушка, напоминающая колдунью, приняла его за моего мужа и увещевала, что он добрый и порядочный, каких нет.
- Береги его, - посоветовала она, выходя на остановке.
Чтобы избавиться от неопределенности, я уговорила Володю съездить в Тюмень к моей бабушке, известной гадалке с цыганскими корнями, которая точно предсказывала все, что было до этого в моей жизни. Посмотрев наши ладони, она пожалела, что до моего 45-летия мы не будем идеальной парой.
- Ты вода, - завещала она мне, - он земля, ты смешаешь его с грязью.
Действительно, мы часто ссорились. Когда он уходил к себе, часами ночью я стояла под его окном, пытаясь разглядеть силуэт какой-нибудь дамы, но моя ревность оставалась напрасной. По ночам он писал картины, за которые я и вышла замуж. Несколько лет мне казалось, что художника в нем я люблю больше, чем человека.
Его терпения в браке хватило ровно настолько, чтобы вылечить мой вулканический характер от излишних нервных выбросов, смертельных для меня... Он изменил меня в себя, сделав до максимума терпеливее. Сам он изменился в меня – в целеустремленном художнике проявился деловой человек, чьим Богом служило чувство долга (ответственность) во всем. Увы, с возрастом в нем прижилась часть моей нервозности.
О его характере можно спеть итальянскую песню на такой манер: в гавани штормит, лодки бьются о камни, о другие лодки, переворачиваются, и только одна волшебная лодка, мирно поскрипывая, отдыхает на волнах, словно под ней зеркальная гладь. Мне всегда хотелось в нее залезть, спрятаться на дне, потому, что все свои корабли я благополучно топила, а жить хотелось. Моя жизнь заключалась в нем.
К оформлению законных отношений нас подтолкнул случай. Однажды мой ухажер подкараулил меня в подъезде с ножом. Он хотел отомстить Владимиру, делавшему у меня ремонт в квартире. Боясь за жизнь друга, я просила не открывать дверь, но Володя выбежал с топором в руке. Было заведено уголовное дело и передано в суд. Фомину грозила тюрьма, он собирался покончить с собой. Чтобы вызволить его из ада, в котором он оказался по моей вине, я объявила своим родителям, что выхожу замуж за очередного художника. Отец, приехавший из другого города, чтобы забрать мою дочь, договорился с родственником, работавшим в КГБ. Володино дело, длинною в лето, закрыли.
ЛУБОК И ПУШКИН
Когда я слышала упреки в адрес работ Фомина, что это «детское искусство», «картины для детей», на ум приходили сказки А. Пушкина. Разве не странно, что такие ценители его творчества, как В. Белинский и Н. Гоголь не признавали их подлинным искусством, настоящей поэзией? В знаменитую Болдинскую осень Пушкин написал десятки стихотворений и поэм. А одно единственное произведение - «Сказку о золотом петушке» поэт писал больше месяца. Зачем ему понадобилось писать сказки?
- На самом деле, «детскость» - комплимент, – откликался на мои размышления Володя. - Дети естественнее воспринимают бытие, без наносного. Труднее всего сказать о мире просто. Сложным сложное не объяснить. Только величайшему мастеру под силу раскрыть свое мировоззрение как можно проще и естественнее.
Забавно, но Фомин отстаивал право иметь свой взгляд на мир не только художественной манерой. Если у «детского лубка» Фомина нашлось много зрителей, то свидетелем его «детского» поведения, как правило, оставалась я одна. Некоторым его поступкам и словам была присуща логика ребенка: «Не хочу и не буду, потому, что не хочу», абсурдная с точки зрения выгоды, правильности поведения, свойственной зрелому человеку, стремящемуся зарекомендовать себя в социуме с лучшей стороны.
ПО ВОЛЕ БОГА
Фомин никогда никому толком не мог объяснить, на какие средства живет. Единственным заказчиком его натюрмортов с цветами был один из первых томских бизнесменов. Несколько работ купили у него заезжие иностранцы из Лондона, Осло, Оттавы… через первую, открывшуюся в Томске частную галерею.
Однажды мы испытали шок, увидев по телевизору в программе «Время» сюжет о предотвращении попытки вывоза из России культурных ценностей по дипломатическим каналам, по которым «уходил» за границу Фомин. В сюжете речь шла о французе, купившем картины из серии «Лубок».
- Жизнь в детском саду и сейчас, когда я творю – она похожа, - признавался Владимир, - а то, что было в школе или после нее – совдеповский маразм. Учение напрасному. Человеку присущ страх лишь потому, что он умирает мгновенно, как только рождается. Мое любимое слово: «дальше», а основное чувство – страх. Что дальше - всегда вопрос без ответа. Почему я должен зависеть от политиков? Художник исполняет волю Бога. Он мой учитель. Мое призвание – украшать мир, и я должен быть сосудом света.
ПОДАРОК ИТАЛО ГРАССИ
Летом 1991г. произошла незабываемая встреча с латино-американским художником, профессором истории искусства Итало Грасси. В рамках своего выставочного турне по городам Сибири с апреля по сентябрь этого года семидесятилетний руководитель национального движения муралистов (монументалистов) Аргентины, приехал с 40-летней супругой в Томск. Именитого основоположника одного из направлений настенной живописи пригласили расписать стену местного университета. Одновременно его картины демонстрировались в областном Союзе профессиональных союзов, где я работала.
К моему удивлению, он сразу согласился на предложение побывать в мастерской Фомина.
- Я видел много работ русских художников, - признался он через переводчика. - Все они пишут одинаково скучно, неинтересно, пейзажи и натюрморты.
Пораженный «лубком», профессор отобрал 5 график для выставки в аргентинской Академии искусств и подарил свою большую работу, изображающую девочку с «третьим глазом», сказав, что это мой портрет. Я тогда спросила его любимую женщину: «Что такое быть женой художника?». Она грустно посмотрела на меня и ничего не ответила.
ВЫСТАВКА ДЛЯ ФОМИНА
- Эту выставку сделали для меня, - провозгласил Володя после того, как мы вернулись 15 декабря 1991г. из Томского музея искусств, где экспонировались картины П. Филонова, - чтобы я сделал для себя кое-какие выводы. Надо очень тщательно, аккуратно делать картины. Теперь будет так.
Подумав, Фомин сказал, что именно так уже пишет - очень тщательно и аккуратно.
До этого дня мне казалось, что он видел все работы мастера воочию. Говорил о нем бесконечно, больше, чем о ком-либо из знакомых и близких людей. Оказалось, он знал обо всех работах по альбомным иллюстрациям, а с натуры видел две в Государственном Русском музее в Санкт-Петербурге: «Пир королей» и «Крестьянская семья». На выставке в нашем музее мы подолгу разглядывали сцены из жизни «дикарей».
- Мой лубок, - восхищался Володя.
Много говорил, говорил, потом замолчал, сказав, что «нет слов».
В то воскресение Володя с особым вдохновением рисовал маленькую картинку «Смерч» точечными движениями, раскрашивая фломастерами. Я жалела о том, что не могла, как он сесть и сделать вещь. Призналась себе: «Все, что я могу для него – беречь его. Он для себя может все».
В 1994г. выставка Филонова вернулась к нам в Петрозаводске. Ее куратор из Государственного Русского музея, автор монографии о «великом авангардисте» Л. Вострецова побывала в домашней мастерской Фомина. Изумленно разглядывая его работы, она заметила, что в одной Москве насчитывается около 60 тысяч художников, а в Санкт-Петербурге – больше 45 тысяч, но в такой манере никто не пишет. Вострецова увезла в Санкт-Петербург несколько ксерокопий его графических работ. Позже мы доставили оригиналы, которые принял на хранение отдел советской графики Русского Музея, переименованный во время перестройки в отдел рисунка и акварели XVIII – XX в.в.
СВАДЬБА
Фомин понимал С.Дали, бежавшего из Мадрида в Кадакес, чтобы спрятаться там и создать великое искусство. Его пугали тусовочные Москва и Санкт-Петербург. С другой стороны, только там оформлялись картины на вывоз за границу. Из Томска можно было долго махать руками, пока тебя заметят. Выбор пал на Карелию, где, по словам А. Пушкина из «Медного всадника», «природой было суждено в Европу прорубить окно».
Решающее значение сыграл просмотр слайдов у одного фотохудожника. Красоту Русского Севера, островов Кижи, Валаам захотелось увидеть своими глазами. Кроме того, именно в Карелии бежавшие из Москвы в 17 веке монахи заложили основы староверческого лубка, которым интересовался муж.
В бюро обмена жилья нашелся единственный за восемь лет вариант со столицей Карелии – г. Петрозаводском.
В день свадьбы 29 ноября 1991г. на регистрацию Владимир опоздал на полчаса. Я никогда не умела ждать и легко прощать. Поэтому в ЗАГСе обошлось без произнесения торжественной речи под марш Мендельсона. Бракосочетание отметили лежа на диване. Посмотрели фильм, чокнулись двумя маленькими баночками с пивом, купленными в единственном валютном магазине. Помечтали о свадебном путешествии, которое состоялось через девять лет - в Египет, к пирамидам и Сфинксу.
Отправляясь в Петрозаводск, я чувствовала себя декабристской – было все равно, куда за ним следовать. Художник М. Ромадин, чью выставку мы видели в Томском музее искусств, сравнивал наш родной город, который с университета приучили меня называть Сибирскими Афинами, с индейской резервацией. Почему бы и не вырваться на свободу?
ПЕРЕЕЗД В ПЕТРОЗАВОДСК
Через несколько дней после свадьбы мы летели на самолете Петрозаводск. У большинства пассажиров оказались одинаковые билеты, поэтому Володя разместился в кабине пилотов, а я - в багажном отделении. … Я сидела на ведре с мылом (по-видимому, наибольший дефицит в Карелии в ту пору), по неволе вникая в интим, происходивший за моей спиной между бортпроводником и стюардессой.
Жизнь в некотором роде состоит из пустяков. Главное, чтобы они не превращались в бушующее море, где можно захлебнуться. Я чудом не сорвала сделку с обменом жилья, прогнав из нашей будущей квартиры ее хозяина, занявшегося адюльтером в соседней комнате. Какое-то шестое чувство подсказало мне, что в храме искусства так не положено. Через три дня я и бездомный хозяин с дрожащим взглядом (что-то черное прыгало у него из одного глаза в другой) скрепили своими подписями договор об обмене жилья.
Впервые вслед за Володей я стала безработной. Год мы простояли на учете в бюро занятости, получая мизерное пособие, на которое покупали овсяные хлопья и мойву. Летом до одурения копали корни лопуха и готовили из него кофе, делали ватрушки с рябиной и салаты с одуванчиками.
Голодали как Серафим Саровский, свято веря что спасаем свои тела и души. Благодаря диете я узнала какие красивые могут быть у мужчины ноги. Из Володи получилось что-то очень стройное, привлекательное, молодое. Я опять влюбилась.
ТЫСЯЧА ПРИЧАЛОВ
Мы как-то гуляли в петрозаводском порту. Я вдруг спросила его: «В жизни людей, как и у кораблей, есть свои причалы. А какие указатели были в твоей судьбе?».
- До поступления в Вечернюю художественную школу я чувствовал внутреннюю пустоту. А когда поступил, внутренний голос сразу указал мне на то, что я должен быть художником. Второй причал – бегство из Красносельского училища на родину. Третий – твой звонок, который я ждал в Томске. Я почувствовал его, потому, что мне нужна была встреча с тобой. В моей жизни будет тысяча причалов. И каждый раз я буду полагаться на внутренний голос.
НЕ ЖДАЛИ
Владимир не успел сделать персональную выставку, о которой договорился с Томским музеем искусств до переезда в Петрозаводск в феврале 1992г. Поэтому, едва распаковав чемоданы, мы сразу отправились в Музей изобразительных искусств республики Карелия.
На Фомина, предложившего организовать выставку 400 его работ, посмотрели, как на блаженного.
- У нас по двадцать лет некоторые народные и заслуженные художники ждут своей очереди, - просветили нас по поводу шансов на показ лубка Фомина карельскому зрителю и посоветовали обратиться в республиканский Союз художников.
Действительно, мы имели возможность убедиться, что художница, известное имя которой нам привели тогда в пример, получила право первой персональной выставки в музее незадолго до своей кончины.
Председателя Союза художников Карелии вообще не интересовал просмотр работ невесть откуда взявшегося лубковиста. Уточнив профессию и возраст (до 35 лет), он призвал Владимира работать по специальности ювелира и вступить в ряды Союза молодых художников республики. Председатель этой молодежной организации удивилась нежеланию Фомина стать членом официального объединения начинающих живописцев, периодически выезжающих на пленэр. Она с издевкой сообщила, что все они считают себя гениями и напрасно витают в облаках относительно выставок, особенно за границей.
- Гениям позволительно иметь все, но после смерти, - спокойно прокомментировал Фомин наши «хождения по мукам». - Рано или поздно меня признают. И искусствоведы тоже.
Узнав, что в городе скоро откроется первая частная художественная галерея, мы познакомились с ее директором и главным экспертом-художником. Вдвоем они приезжали к нам домой и ошеломленные количеством и качеством работ, пригласили на открытие галереи. Но нас не пустили, когда мы пришли. Володя понял все сразу, а я настояла, чтобы охранник переговорил с экспертом. Мы наблюдали обоих за прозрачными стеклянными дверьми, после чего нам передали слова: «Вы не приглашены. Здесь только художники и искусствоведы».
Ничего более обидного я не слышала. Шла и плакала, думая о булгаковском: «Придут и сами предложат». Так и случилось. Сначала в этой галерее купили только одну картину, оказавшуюся «Собакой» Фомина, потом она закрылась. Когда Владимир прославился выставками за границей, жена эксперта, руководившая городским Выставочным залом, просила Фомина выставиться в ее помещении, но это уже не входило в его планы.
Участие в региональной художественной выставке, проходившей в Музее искусств Карелии в 1992г., напрочь убило в Фомине какое-либо желание погружения в жизнь любого художественного сообщества. Устроители вернисажа разместили картины Фомина в коридоре музея вверх ногами. Он перевешивал в ходе выставки. Через несколько дней среди искусствоведов и художников начались непонятные трения. В нашей квартире раздался звонок с просьбой забрать картины, валявшиеся на полу. Кстати, отбирая на эту выставку двенадцать его работ, Художественный совет в лице председателя рекомендовал «повесить их в детском саду». Владимир слишком дорожил своими работами, чтобы предлагать их детским или «взрослым» учреждениям. Он опасался, что найдется рука, которая испортит его произведения.
Участвуя в выставке в Национальном Финском театре во время международного джазового фестиваля в Петрозаводске, муж вызвал недовольство художников, продав картину с оголившейся в первый же день мероприятия стены руководителю музыкального коллектива из Бонна. Пострадала концепция экспозиции, которая других покупателей не заинтересовала.
Попытка реализовать работы во второй, появившейся в городе частной галерее тоже не увенчалась успехом – она закрылась сразу после открытия. Народу было не до картин, есть нечего. Запомнился один услышанный нами в галерее разговор между двумя упитанными женщинами.
- Мы тоже можем так нарисовать, - рассуждали они, разглядывая «Кабана» Фомина.
Особенно их позабавил выраженный детородный орган животного, в который они, не смущаясь своих детей, тыкали пальцами. Мы, стоявшие за их спинами, переглянулись. Одновременно нам пришла на ум история с Э.Мунком. Великий художник спросил рабочего, осматривающего его картины в актовом зале университета Осло: «Как вам они нравятся?». Рабочий показал на старика на картине и сказал: «Борода зеленая». Они стояли и смотрели друг на друга.
- Я спросил вас, как вам нравятся эти картины?
- Борода не бывает зеленой.
- Какого черта вы здесь делаете? Уходите.
Слава богу, у Фомина был предшественник, знавший место праздным посетителям выставок.
ПЕРВЫЕ ПЕРСОНАЛЬНЫЕ ВЫСТАВКИ
Отказавшись от совместных выставок, Фомин стал организатором собственных вернисажей, обеспечивающих полную свободу экспериментирования. Он хотел выставлять напоказ публике свое неприкрытое, абсолютное «Я», демонстрируя, как творческая личность, уверенность в своем таланте и спокойствие за свою позицию. Доказательством этого послужили избранные места, где он экспонировал работы, более недоступные российской публике, что вызывало раздражение не только петрозаводской интеллигенции и чиновников, но питерской, московской богемы, при неизменном интересе прессы.
Первые персональные выставки Владимира были инициированы иностранцами на круизных кораблях, заходивших с 1992 по 1994 гг. в порт столицы Карелии. На одном из них, ходившем под немецким флагом, оскандалилась начальница отдела культуры Петрозаводской мэрии. Она высказала организатору мини-выставки Фомина недовольство тем, что он игнорирует других художников города. На что немец резонно заметил, что находится на немецкой территории и делает, что хочет.
В последнюю мини-выставку Владимира на южно-корейском теплоходе пришлось вмешаться одному из директоров туристического агентства, пообещавшему разорвать контракт с корейцами, которым так понравились картины, что они не хотели их возвращать. Фомин получил первый урок того, что в бизнесе, делающемся на искусстве, все держится на честном слове. Как правило, не подписываются или не соблюдаются письменные обязательства. Организаторами выставок, многочисленными посредниками берутся комиссионные, которые «вписываются» в доход художника… Не существует никаких гарантий для получения заработанных денег на продаже картин и получения назад непроданных картин.
В 1993г. Министерство внешних связей Карелии устроило в своих стенах презентацию творчества Фомина, пойдя навстречу пожеланиям заочно знакомого с его работами Генерального Консула Франции в России М. Блаттмана. Выставка была приурочена к Дням Франции в Петрозаводске. Прибывшие всего на два дня в составе дипкорпуса Блаттман и атташе по культуре М. Таран уделили много времени лекции об идеях, воплощенных в «лубке» и приобрели ряд работ. Работая в Санкт-Петербурге, они продолжали поддерживать отношения с автором. Позже их «примеру» последовали консулы и послы Норвегии, Финляндии, США…
- Я нужен сам себе со своим искусством так же, как Ленин со своей революцией, - произнес как-то Фомин, узнав, что местные искусствоведы и художники «вгрызлись» в его «Политическую» серию после выставки в Министерстве внешних связей.
- Конечно, - говорили о нем, - на политике просто стать известным, скоро Фомин исчезнет.
- Это не политика, а философские вещи, - отбивался Владимир от нападок недоброжелателей. – У меня свое понимание пропаганды в искусстве. Народ не отличит шила от мыла, если только одним местом не сядет. Не моя это задача – просвещать народ, как передвижники…Они не искали новые формы. Не туда завели они русское искусство после А. Рублева, развившего византийскую культуру. И не появились после наших поистине гениальных иконописцев свои П. Пикассо и Х. Миро, занимавшиеся «голым» искусством. До сих пор русскими умами владеют пропагандисты от искусства. Ленин возник из бочки, которую тащили бедные дети В. Перова в «Тройке», из Товарищества передвижников вылупились И. Глазунов и В. Шилов. Современные шишкины, репины, крамские и прочие товарищи вдалбливают в поколение за поколением нации «милость к павшим», определяя место искусства в политике …
Мое примитивное искусство, близкое к манере таких, не знающих канонов классического академизма, как Н.Пиросманашвили или отвергших их как Е.Честняков и М.Шагал, не исчезнет, потому, что несет в себе мировоззрение о вечных ценностях в связи и вне связи с политикой.
Картины последователей Фомина, выставившихся после него в Министерстве внешних связей РК, покупателей не нашли. Может быть, потому, что Дни Франции больше не отмечались.
ПЕРВЫЕ СЕРИИ
Я часто расстраивалась, что жизнь слишком долго унижает моего мужа бесконечными отказами тех, к кому он обращался за помощью и поддержкой. Никто не хотел помогать устраивать выставки, покупать картины. Володя же прилагал для собственной славы нечеловеческие усилия. Она казалась такой же невозможной, как его гениальность бесспорной. Идущим, как Фомин, «в (творческие) люди», следует знать: жизнь весьма ревнива к художникам!
- Когда пытаюсь приблизиться к другому берегу, - поделился как-то своими переживаниями Фомин, – вижу смесь М. Шагала, П. Филонова…Я вижу не свое, чужое. А любое преломление стиля влияет на психику. Картину К. Коро я могу написать за несколько часов. Моя - должна быть трудоемкой. Чтобы написать небольшую красивую картину в примитивизме, с ней нужно сидеть 40 дней. А 40 дней в моем стиле писать очень сложно.
В начале 1993г. узнаваемая политика ушла из творчества автора «Политической» серии. Он простился с положенными в ее основу представлениями о неизбежных проявлениях пошлости, нелепости жизни человека на земле, когда лишь существование единиц людей – та самая сердцевина среди шелухи – оправдано их деятельностью.
Фомин продолжил работу над серией «Лубок» и стал воплощать идею о создании серии «Подарки», которой положили начало придуманные еще 1990-1991г. графические работы «Двенадцать. Подарок А.Блоку» и «Крик. Подарок Э.Мунку».
Он повторял излюбленные образы серии «Лубок»: «Ярмарка», «К нам приехал цирк», «Карусели», «Пароход», «Кошка» и выдумывал новые: «Парад авиаторов», «Ехали медведи на велосипеде», «Ваши мысли, как цветущая клумба», «К нам приехали музыканты», «Авторалли»… Все они возвращали к празднику жизни.
«Чертово колесо» или «колесо жизни» он писал тринадцать раз… Я записала в дневник:
-
Картина! Ты необыкновенна. Тебя увидят Эрмитаж и Лувр! Конечно, Париж… Боже, наш Париж, который оценит и полюбит. До которого нам никогда не добраться. Это «Чертово колесо». Он не может остановиться. Мой муж – художник. Крутится «Карусель», где каждому человеку предназначено свое место. Проходя круг карусели, человек очерчивает свой жизненный круг, вбирая предметы и события, глядя вверх, на Солнце и Луну, и вниз, где его бытие соединяет духовное и земное, как клеточка Космоса.
«Чертово колесо» и «Карусель» в цвете впервые увидели немцы в галерее г.Тюбингена.
Серию «Подарки» он собирался писать до конца жизни, поскольку воспринимал ее как дань поклонения великим творениям и иx создателям – П. Пикассо, С. Дали, П. Филонову, М. Шагалу, Э. Мунку, К. Малевичу, К. Моне, П. Сезанну, Д. Кирико, Ван Гогу, М. Сарьяну, Н. Гумилеву, Я. Сибелиусу, Э. Григу и другим. Этим и более поздним произведениям Фомина свойственна предельная заполненность (сделанность) пространства, более пластичные формы и гармоничность цвета.
ПЕРВАЯ ПЕРСОНАЛЬНАЯ ВЫСТАВКА ЗА РУБЕЖОМ
Общеизвестный афоризм актера А. Миронова о том, что художника может обидеть каждый, а помочь материально – нет, не воспринимается трагично, если вокруг таланта кружат ангелы-хранители. Одним из них явился Й. Бозе, председатель общества «Запад-Восток». Приехав по делам побратимских связей из немецкого г. Тюбингена в Петрозаводск, он побывал ночью со своей помощницей-переводчицей в гостях у Фомина. В эту ночь за полчаса нам с мужем предстояло принять непростое решение – отдать без всяких документов все картины человеку, которого видели первый, а может быть, последний раз в жизни. И мы рискнули, в надежде выпить «шампанское» на выставке в Германии.
Чтобы представить русского лубковиста соотечественникам, Бозе сделал невозможное. Он заставил включить в списки официальной делегации выезжающих в Германию, утвержденные нашей властью, художника, которого пригласил лично. Узнав, что среди виз, оформленных на делегацию, в последний момент «потерялась» виза Владимира, он все же добился, чтобы первый в жизни Фомина выезд за границу состоялся за день до открытия выставки в августе 1993г. в Бреннер-галерее. Так жители земли Баден-Вюртемберг познакомились с сериями картин «Лубок», «Политическая» и «Подарки». Любопытно, что не было иной возможности вывезти их из России, кроме как в ящиках из-под какого-то оборудования, закупленного немцами в Санкт-Петербурге.
Путешествие из Франкфурта-на-Майне в Тюбинген и из Тюбингена в Штутгард перевернуло сознание Фомина, в котором запечатлелись красивая архитектура, отстраненные взгляды прохожих (в России люди впиваются глазами друг друга, на Западе не принято смотреть в лица идущих мимо). Издатель книг по искусству господин Мюзигманн, выпустивший открытки с изображением картин неизвестного даже в России художника, познакомил его с коллекциями немецких музеев и галерей. Газета «Schwabishes tagblatt», поместившая большое интервью с ним, поставила его в ряд с В. Кандинским, М. Шагаллом, М. Ларионовым и Н.Гончаровой.
Через 16 лет после этой выставки известного в мире Фомина вновь будет приветствовать тюбингенский зритель. В 2009г. его пригласят сделать персональную выставку в другой галерее города. И она будет иметь ошеломляющий успех.
ГЛАЗА
В 1992г. Фомин написал картину на «Святой троице», спасенной им во время сжигания в 1985г. не подлежащих реставрации икон в Ярославском Соборе. На полусожженной иконе оставались только глаза святых. Их Владимир не записал, нарисовав вокруг множество глаз. Картину назвал странно: «Мы смотрим и видим, что ничего не видим». На мои возражения относительно неприкосновенности иконы, ответил:
- Рублев – художник. И я – художник.
