ГЛАВА 3
ИЗВЕСТНОСТЬ
«ВЕПССКИЙ» ПЕРИОД
В Карелии Фомин раскрылся как художник. Созданные им национальные серии: “Вепсская”, “Кижи”, “Калевала” - живописный букет сказок, в котором первые «вепсские» мотивы появились еще в Томске в 1991г. («Олень» и «Кабан»).
Работая над эскизами к серии, посвященной культам древних вепсов и отчасти карелов, он уже имел представление о «вепсской» ювелирной культуре по коллекции Эрмитажа, об общем в обрядах, верованиях и прикладном искусстве северных народов. В Петрозаводске нашлась необходимая литература в филиале Российской Академии наук, в Национальной библиотеке, книжных магазинах. По традиции, укоренившейся в нашей семье, читала вслух я, а он, говорил, где подчеркивать.
Муж интересовался местным фольклором, «законсервированным» в музеях и сохранившимся в памяти населения вепсских и карельских сел. В два из них - Рыбреку и Шелтозеро совершил официальный визит на служебной черной «Волге» с чиновниками из Законодательного Собрания республики. По их замыслу художник обязан был подарить картину Шелтозерскому этнографическому музею, насчитывающему более 3 тысяч вепсских экспонатов. Но, как Э. Мунк, он любил повторять: «У меня нет других детей, кроме моих картин». Владимир не счел нужным расстаться со своим «ребенком» и не жалел об этом, спустя несколько лет узнав из газет, что деревенские мужики разграбили музей.
Ему нравилось, что происхождение слова «вепсы» имеет отношение к символическому изображению Христа – рыбе (он благоволил и к моему знаку гороскопа – Рыбам). Вепсы – единственный из прибалтийских народов, сохранивший древнее имя по названию товарного знака «вепся»: треугольник (плавник), а в нем кружок (глаз рыбы).
Фигурки зверей – тотемов и амулетов, принадлежавшие к исчезнувшей около трех тысячелетий тому назад цивилизации, натолкнули Фомина на блестящую идею синтеза двух автономно существовавших стилей у вепсов и современных направлений живописи. Знания ювелира помогли расшифровать загадки орнаментов древности. Владимир был убежден, что вепсские сокровища сравнимы только с золотом скифов.
- Я поражен открывшимися просторами для мозга, - рассказывал он в интервью журналистам. - В триптихе «Сон шамана» мне удалось соединить реальность и фантазию.
Это определение: «реальность и фантазия» стало девизом всего творчества художника, а сочная палитра – неотъемлемой частью полотен с их символикой сюжетов и композиций.
На создание более 40 графических и живописных работ «Вепсской» серии ушло три года. По мнению французских ученых, изучающих культуру и языки финно-угорских народов, опубликовавших анималистические композиции в одном из академических журналов, она стала настоящей сенсацией на пересечении науки и искусства. Первое телевидение Германии (канал 1- АРД) сняло фильм о ней на острове Кижи, где летом 1994г. жил и работал художник. Работа немецких телевизионщиков оставила странное впечатление у Фомина об их кинематографических приемах. Его заставили позировать за мольбертом в траве по пояс напротив Кижского погоста и писать «К нам приехали вепсы».
Ажиотаж вокруг серии был такой, что журнал Правительства России «Жизнь национальностей» и финская пресса писали о приобретении части работ финским Национальным музеем охоты и рыболовства в г. Рийхимяки до его персональной выставки там в октябре-январе 1995г.
Туристическое агентство летом 1994г. организовало специальный тур, называвшийся «Шампанское со знаменитостью». Однажды к нашему дому подъехал «Икарус» с работниками посольства США в России. Мы тогда жили не в самом благополучном районе, вроде «гарлемского» в г.Нью-Йорке. Американцы долго не решались выйти из автобуса, но попав в квартиру, выслушав лекцию о творчестве мужа и попробовав шампанского, начали оживленно интересоваться картинами. После их отъезда выяснилось, что две картины, за которые никто не заплатил, бесследно пропали. Мы перестали проводить у себя подобные мероприятия.
Тем летом Владимир лично беседовал и фотографировался с послом США Т. Пиккерингом на о. Кижи. На память о той встрече у семьи г-на посла остались маленькие «Пароходы» художника, чья выставка состоялась в американском посольстве в Москве в декабре 1994г. На ней, как и на второй персональной выставке в Посольстве в мае 1995г., наряду с сериями «Политическая», «Лубок» и «Подарки», экспонировалась «Вепсская» серия. В будущем благодарный «лубковист» пригласит Пиккеринга, ставшего руководителем авиакомпании «Боинг», на свою выставку во флоридском музее искусств.
Почти пятнадцать лет после М. Шемякина и до Фомина в 1994г. никого из русских художников в стенах американского посольства не принимали. Поэтому Владимир очень хотел видеть на своей второй выставке в этом солидном учреждении соотечественников - специалистов в области искусства и журналистов. Но произошло непредвиденное. Открытие приходилось на празднование Дня победы российских войск над немецко-фашистскими захватчиками. Для участия в официальных мероприятиях прибыл в Москву Президент США Б.Клинтон, что повлияло на перенос открытия выставки с 9 мая на 19 мая и ужесточение пропускного режима. В результате недоразумения всем приглашенным русским на выставку в посольство США доступ был закрыт. Знакомый фотохудожник из журнала «Родина» Правительства России пожаловался, что его и главного редактора не пустили, несмотря на статус представителей главного издания страны.
Если бы не В. Мейланд, чудом «просочившийся» в Посольство через каких-то знакомых лиц, Фомину пришлось бы пить шампанское на фуршете в честь своей выставки исключительно в компании американцев. Лубковист познакомился с Мейландом в 1993г., когда тот был главным критиком Союза художников России. В 1994г. критик презентовал художнику свой поэтический сборник, посвятив ему такие строки:
Талант есть в том, чтоб не предать талант.
Когда мне о несбывшемся твердят,
О том, что вдруг не проросло и погибает,
Я отвечаю, что талант – таран,
Которым не стучат,
А вышибают.
В том же 1994г. Мейланд стал главным экспертом издательства Центрального Дома художников – АРТИНФО, как и информагентство ИТАР-ТАСС, представлявшего в России Международный компьютерный банк изобразительного искусства, центр которого находился в Нью-Йорке. О том, что Фомин не просто занесен в банк, а вошел в сотню русских гениев и в десятку лучших художников современности, мы узнали из программы новостей первого канала российского ТВ. На протяжении ряда лет АРТИНФО издало и распространило в мире серию компьютерных дисков CD-ROM, в которых популяризировало творчество и моего мужа тоже. Поскольку желание сотрудничать с художником изъявили потом сотни российских, зарубежных Интернет-галерей и сайтов: World Art Network, Saatchi Gallery и другие, исчезла возможность хоть как-то отслеживать, обновлять информацию в виртуальном пространстве.
Одним из проектов Мейланда, организовавшего собственную фирму «АРТ-Манеж» в здании Манежа в центре Москвы, стала выставка в немецком г. Cochem-Brauheck - в Галерее Kuhnhenne в ноябре 1995г. После нее состоялось еще три персональных выставки, на которых «Вепсская» серия также получила признание.
В июле-августе 1995г. экспозиция Фомина положила начало организации в петрозаводском филиале Московского коммерческого банка «Возрождение», имеющего коллекцию полотен художников 19 века, выставок карельских художников. На выставку приехало руководство банка из Москвы. Открывала ее министр культуры республики Т. Калашник. Среди журналистов на пресс-конференции я заметила главного редактора областной газеты «Карелия», где я год проработала редактором. Помню, когда я принесла ему материал о творчестве своего мужа в 1993г., главный с ухмылкой спросил:
-
А что ваш муж – гений?
Я ответила:
- Вы же умный человек и знаете из Библии, что есть много званых, но мало избранных. Почему вас это удивляет?
Материал, естественно, напечатан не был. А в 1995г. ему самому пришлось писать о моем муже.
Мы так и не дождались показа снятого карельским телевидением фильма о выставке в банке, несмотря на то, что картины Владимира снимали московские, санкт-петербургские телевизионщики, не говоря уже об иностранных. Карельское ТВ рассчитывало, что банк, как спонсор, должен оплатить сюжет, банк, видимо, сэкономил. Выставки художников, оказавшихся в банке после Фомина, транслировались бесплатно.
Когда нам позвонила знакомая и сказала, что видела по ТВ Финляндии видеоролик о творчестве мужа, он не удержался от сравнения финских журналистов с их карельскими коллегами:
- Финны сняли фильм только потому, что им понравились картины. Наше телевидение не захотело показать фильм, снятый о выставке в банке карелам, которые и так света божьего не видят. Ведь неизвестно, когда искра в душу попадет. Какой-то ребенок в Петрозаводске не увидел моих картин.
СВОЙ СРЕДИ ЧУЖИХ, ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ
Так получилось, что местная власть пальцем не пошевелила, чтобы прославить написанные Фоминым серии о Русском Севере, о земле карельской ни единой открыткой, ни строчкой. Как трава сквозь асфальт прорывались лишь частные инициативы, идущие вразрез с установленным в отношении Фомина курсом. Глава карельского правительства как-то при встрече с художником признался: «А что я могу для вас сделать, если вы уже и так известны?». Когда руководителю республики приходило в голову приобретение картин для себя или музея, подчиненные не советовали всерьез интересоваться «авангардным лубком». Что успокаивало – «нет пророков в своем Отечестве».
В Финляндии имя автору «Вепсской» серии сделала выставка, проходившая в октябре-ноябре 1995г. в Национальном Музее Оxоты и Рыболовства в г.Рийхимяки.
Директор самого обеспеченного музея, содержащегося на пожертвования охотников и рыболовов страны, Л. Хилтула, сразу предупредила, что выступления на открытии выставки председателя этого общества или посла РФ в г. Хельсинки мало что значат по сравнению с профессиональной критикой. От музея не зависит, придут критики на фуршет и пресс-конференцию или нет, напишут хоть что-нибудь или нет.
Не было ни одного серьезного издания, начиная с главного «Хельсингин Саномат», не разразившегося публикациями искусствоведов и журналистов об уникальном таланте из России. Написано в газетах, журналах, показано по телеканалам и озвучено на радио было столько информации, что нам с Фоминым предложили отправиться в официальную поездку в Хельсинки. Мы побывали на Даче Президента, чьи родители посетили выставку, нас принимали директоры всех музеев. Один из них пошутил, что мы приехали «со свинячьей» выставки на «конячью». Символом выставки в Рийхимяки, украсившим буклет был «Олень». Но пресса, словно сговорившись, сделала символом «Вепсской» выставки «Кабана», а в музее Спорта в это время можно было увидеть все, что связано с лошадьми.
В Атенеуме – главном музее Финляндии мы посмотрели эпические полотна по «Калевале» классика А. Галлен-Каллела, после чего Фомину захотелось написать ее в своем стиле. В Доме-музее Галлен-Калеллы под Хельсинки муж сфотографировал туалет, где, по его мнению, «остались ауры гостивших здесь некогда Э. Мунка и А. Стринберга». Он расписался в Книге почетных посетителей под известной фамилией, которую мы вскоре забыли.
По просьбе Посольства России в Финляндии в январе 1996г. Национальный музей Охоты предоставил несколько работ «Вепсской» серии из своей коллекции для выставки в Русском Центре науки и культуры в Хельсинки. И это был последний вернисаж «Вепсской» серии – вся она досталась французам, американцам, немцам и финнам.
- Я имел дело с языческими святынями, - сказал Фомин, расставаясь с «вепсскими» картинами, - доказательствами того, что общество абсолютно не изменилось. Люди поклоняются телевизорам, магнитофонам, деньгам, разным красивым вещам – чему угодно, только не душе и не Богу! Красивые машины, красивая еда… Мы все – язычники по сути своей. Красивые картины – это тоже язычество.
ЖИЗНЬ НА КИЖАХ
Когда летом 1994г. на острове Кижи Фомин одновременно писал две серии: «Лубок» и «Вепсскую», делал зарисовки к третьей - «Кижи», я спросила его, не хочет ли он объединить «вепсские» и «кижские» темы в одну серию под названием «Языческая». Все памятники на острове создавались в годы христианства, но в каждом из них – множество следов язычества. В часовне в конце острова - Иисус Христос, распятый на кресте, и здесь же – справа Солнце (Ярило!), слева – Луна. Языческие знаки повсюду - на наличниках изб, вышитых полотенцах, ковшах в виде уточки…
- Нет, - отвечал муж, - все, что связано с явлениями природы – лесом, небом, водой – имеет отношение к язычеству. Христианство – другая ступень развития – имеет отношение к Богу. «Вепсская» и «кижская» серии – это разные миры.
Мелодия Кижей, ее вселенские аккорды звучали в душе художника с юности. А впервые мы оказались на острове в 1992 г. Приплыли в шесть утра первой «ракетой», открывшей навигацию. Лежали на мокрой траве под часовней Михаила Архангела, наслаждаясь легким колокольным звоном. Палочки под куполом тоненького деревянного строения разговаривали с ветром о чем-то сладком. Глядя в небо, по которому проплывали воздушные барашки, лисички, волчата... Владимир мысленно рисовал картину «Облака детства», которая ожила в красках в 1994г. Мы думали о том, какое будущее нас ждет в Карелии. И нам было невдомек, что музыкальные палочки - «кантеле» - пели о будущей серии «Калевала», а на земле – как и людей, полно змей.
Потом я помолилась по пояс в траве у двадцатидвухглавой Преображенской церкви. Так самозабвенно, я наверное, более не просила у бога для Володи славы.
В 1994 г. меня пригласили работать в Государственный музей-заповедник “Кижи”. Весной - в Петрозаводске, летом – на острове. К словам дамы из Эрмитажа, не один год обживающей Кижи: «Это остров любви, здесь все сходят с ума от необычайной энергетики», я поначалу отнеслась скептически. Но позже у меня появился поклонник, встречающий каждый день полевыми цветами, тупо рассматривающий картины мужа и переспрашивающий: «О каком шакале вы все время говорите?», когда речь шла о М. Шагале. Вряд ли знакомство с нашей семьей подвигло его к получению знаний об исторических личностях, духи которых охраняли нашу каморку на Кижах.
Только три человека, причастных к музею тайно от всех поддерживали нас в музейном сообществе, фанатично раздувающем костер, чтобы сварить нас в котле из зависти, сплетен и доносов.
На острове мы очутились в эпицентре какой-то странной воронки. По одному краю ходили местные жители и работники музея, подвергавшие осуждению картины Фомина, о которых по большей части знали понаслышке. По другому краю - вереницы иностранцев, некоторые из которых норовили лично засвидетельствовать почтение художнику.
Чувствуя свою вину перед Володей, который поселился на острове по моей просьбе, я пыталась оградить его от неодобрительного шушуканья за спиной тем, что недостаточно тактично защищала его от советов: «Приехал, значит пиши Кижи, как все!». Я делала ксерокопии его графики, которые продавались в амбаре, приспособленном под художественный салон, увешанный единообразными пейзажами ошивающихся на острове шабашников со всей России. Все-таки в день приходило по три-четыре теплохода. Иностранцы, стукаясь головами о полог этого «храма искусства», разглядывали растиражированную «русскость» в двух вариантах: на первом плане кустик (то березка, то рябинка), на втором - церковка или наоборот … и иногда покупали ксерокопии Фомина, казалось бы, не имеющие отношения к Кижам.
- Женами Пикассо, Дали, Леже, подругой Матисса восхищаются, а тебя травят, - успокаивалменя муж. - Кто, кроме моей жены, с которой у нас одинаковый интеллект, будет мне помогать? Никто. Да и можно ли винить тех, кто развился на образцах для подражания из детских учебников с картинами И. Шишкина, И. Левитана и деградировал до уровня амбарной “халявы”? Десятки несчастных из года в год кормятся тем, что сотню раз за лето вырисовывают одно и то же. Их приучили мыслить усредненно. Все сводится к деньгам. Иного удовольствия это “искусство” не приносит ни самим художникам, ни иностранцам, ни музею. Первые пропивают свой лжеталант, вторые не много теряют, потому что покупают нечто по дешевке, дирекция же музея успокоена тем, что культура невесть какая, но присутствует.
Фомин всегда испытывал недоумение по отношению к тысячам художников, ежегодно выпускающихся из художественных заведений страны, их детям, толпами поступающим в эти же заведения. Он думал о них примерно то же, что и один наш знакомый театральный режиссер об игре ведущей актрисы, которую не мог «отодвинуть», поскольку та была женой министра культуры. Мне не нравились спектакли, где играла актриса, при личном общении вызывающая восхищение утонченностью натуры. Режиссер, словно оправдываясь передо мной (или зрителем), доверительно сообщил: «То, что мне не нравится, называется “ не может выйти из амплуа”. Во всех ролях торчали одни и те же каркасы, одна и та же конструкция, которая удерживала ее в театре. Вот и Фомину, глядя на кижских шабашников, казалось, что глупо прожить «творческую» жизнь вслепую, не будучи подключенным к высшим силам.
- Русские художники, - говорил он, - стоят на улицах всех европейских стран, продают одинаковые пейзажи и плюются, что иностранцы ничего не понимают. Но Россия – пока еще страна нищих нематериально. В Германии, может, богатых людей меньше, чем у нас, но в массе там – больше интеллекта.
При моей зарплате в 46 рублей, более чем скромном доходе от ксерокопий, мы не замечали ужасающей материальной бедности, царящей на острове, куда раз в неделю завозили хлеб и консервы одного вида. Пили чай на озерной воде, кормились рыбой, которая водилась в изобилии в заводях и пиццей из щавеля, благо Фомин рвал его каждый день, пока не наткнулся на змею. Много купались – жара тем летом под 30 градусов отмечена была впервые за сто лет. Правда, вода в Онеге оставалась ледяной. Заезжей журналистке из «Frankfurter Algemaine Zaitung», профессиональной пловчихе, решившейся на заплыв, свело ногу от холода и мне пришлось ее выручать. Благодаря этому мы подружились с ее другом – Г. Инглрайтом, самым высокооплачиваемым на тот момент журналистом из аккредитованных в Москве, освещавшим показы высокой моды и сотрудничавшим с американским журналом «ART + Auction». Творчество современных русских художников его не интересовало, за исключением З. Церетели, которого не признавал и нещадно критиковал. О муже он поместил в «ART + Auction» заметку.
Приходится сожалеть, что публикации того периода не сохранились, поскольку ни Интернета, ни других способов узнать об информации, веером распространявшейся в прессе западными журналистами, не имелось. Собственно говоря, тогда мы не придавали им значения. Мне запомнились еще два журналиста: один – М. Тагава из газеты коммунистической партии Японии «Akahata», другой - В. Лупан из французской «Le Figaro». Первый потому, что боялся опоздать на комету и заставил меня провести экскурсию бегом трусцой. Энергично двигая локтями, я едва поспевала за ним на каблуках, попутно выкрикивая на сильном ветру все, что его интересовало о жизни Фомина. Более комичное сопровождение официального лица представить сложно. А Лупан, прекрасно говоривший по-русски, выбрав понравившуюся ксерокопию графической работы, пообещал, что обязательно напишет о ее авторе, если тот выставится в Париже. Мы напомнили ему о его обещании, когда в 2008г. в престижной галерее «Art-Prezent» в центре Парижа открылась персональная выставка мужа. К тому времени Лупан стал главным редактором газеты «Русская мысль» и писателем, редко покидающим дом в горах Франции. Слово он не сдержал.
Однажды я познакомилась на острове с пожилой француженкой и та сказала: «Посмотрела это место, теперь меня Бог спокойно примет». Тогда я поинтересовалась у Володи: «Почему иностранцы не объедаются Кижами?»
- Потому, что приезжают сюда раз в жизни, - пояснил муж. - Для них этот остров останется таким, каким был для меня, когда я впервые совершил путешествие в Карелию. Я был готов к чуду - ожидание его таилось в душе. Иностранцы на этом кусочке земли пребывают в атмосфере радости, благоволения, которую привезли с собой и увозят с собой. Так мать любит до появления на свет ребенка, которого носит.
Он легко находил объяснение и тому феномену, что иностранцы вместо картинок с видами Кижей покупали даже не подлинники, а ксерокопии «лубка».
- Сами того не осознавая, - рассуждал Фомин, - они чувствуют потребность в неожиданном соединении неповторимого образа Кижей и моего необычного лубка. Иностранцы если платят за картину, то понимают, что она того стоит. А русские знают: колбаса, любая тряпка, машина, ковер имеют цену, а картины – ничего не стоят. Наши толстосумы, дорвавшиеся после перестройки до денег, превращают их ничто. В Германии картина стоит дороже ковра. Все должно обесцениваться прямо пропорционально тому, как растет стоимость искусства.
Володя слово в слово предугадал интервью, которое мы, приехав на выходные с острова в петрозаводскую квартиру, увидели по телевизору. Человек Года (такое звание присваивается правительством Карелии кому-либо) хвастался: «Я вкладываю в машины, в недвижимость: гаражи, коттеджи. Я не могу вкладывать в картины. Я не понимаю, что это такое».
- Вот видишь, - расстраивался муж, - Человек Года может прожить без красоты. Это неуважение к собственной нации - пусть меня кормят иностранцы. Ведь на Западе все подчинено красоте. От формы домиков и мебели до формы печенья. Неуважение к нации начинается с того, что человеку не нужна красота. А если она не нужна, зачем делать красивые вещи, красивую жизнь? Бог там, где красота, гармония, свет. Это и есть образ Бога.
ПРОЩАНИЕ С ОСТРОВОМ
Как-то один из ученых мужей музея заглянул к нам по-соседски и, осмотрев стены нашего жилья, недовольно проворчал: «Да-а, чем хуже живем, тем ярче картины». Иностранцы же, знакомясь с художником, непременно интересовались, почему он не пишет Кижи так же ярко, красиво, неординарно, как животных и птиц из «Вепсской» серии. Эти встречи вдохновляли. Он сам мечтал, чтобы томские грезы скорее стали явью – юношей в вещем сне он видел себя за этюдником на чудном острове, где стояла «Церковь», горевшая неземными красками. Кстати, единственными эскизами, сделанными им с натуры, а не в стенах мастерской, были наброски серии «Кижи». Работая над другими сериями, готовясь к выставкам в посольстве США в Москве, в галерее Германии и музее Финляндии, он несколько раз начинал «Церковь Воскрешения Лазаря». Но холст казался неприкасаемым. Он то и дело откладывал кисточку в сторону, начинал с упоением писать «Пароходы», ставшие предтечей серии «Кижи».
- На острове я со своим лубком так же нужен, как Лазарь со своей церковью язычникам, – произнес Володя в последний день из трех месяцев, проведенных на Кижах.
Я напечатала на себя приказ об увольнении и объявила Володе, что мы немедленно покидаем остров. Причиной послужили частые приступы «белой горячки» ученого секретаря, влиятельной дамы, занявшей через два года директорское кресло. Как бывший парторг завода, она умела устраивать приемы товарищам из Министерства культуры России – даровые водка, рыбалка, баня, девки… Утром после шумных гулянок она будила нас стуком в двери и рассказывала о «змеях, душивших горло».
Для меня существовали только реальные гадюки. Я не раз плакала от бессилия потому, что на острове не разрешали ставить таблички: «Осторожно, змеи!». На моих глазах матери в панике бегали с детьми на руках, у которых распухали и синели от змеиных укусов ножки или ручки, а сыворотку негде было взять. Кто-то наверху не хотел отпугивать туристов от осмотра памятника архитектуры, второго по значению в списке Юнеско после Кремля.
Мы уезжали в никуда последним рейсом «кометы» с недописанной «Церковью Воскрешения Лазаря». За нами со слезами плелся бомж, пекший на острове хлеб. Отсидевший несколько раз в тюрьме, он уверял, что разбирается в настоящих людях, как никто другой, и Фомину повезло с такой «бабой», как я. Этот сомнительный комплимент от «кижского» аборигена, заставил меня улыбнуться, глядя с палубы на уплывающие вдаль церковные купола.
Остров раздвоил мое сознание. С одной стороны меня преследовало все дурное, что я познала там. Недаром, когда я прощалась с Кижами, охранник поймал и подарил мне змею. Я хотела заспиртовать ее и сохранить на память о зле, которого хватало в людях. С другой стороны, наша жизнь на Кижах имела духовное содержание. Владимир видел смысл в том, чтобы работая на острове, достичь вершин в искусстве. Это примиряло со всем.
Я преклоняюсь перед Фоминым, у которого от жизни на острове летом 1994г. навсегда осталось безумное чувство свободы – полета над собой, людьми и миром. «Кижский» период стал «звездным часом» его жизни.
«ВОЛШЕБНИК»
Единственный автопортрет кисти Фомина, названный «Волшебник», появившийся в 1994г., стал талисманом его дальнейшего творчества. С картины смотрел смешной «пестрый» человечек с ассиметрично расставленными глазами, внутренний мир которого под фалдами фрака раскрывался красочным символическим орнаментом. Маленький волшебник, с миниатюрным котелком на шарообразной голове, громадной бабочкой на шее, кисточкой в руках, храбрый и доверчивый, въезжал в жестокий и коварный мир на детских колесиках. Над ним плыли облака из Володиного детства. Слева и справа одновременно сияли и Солнце, и Луна.
По счастливому совпадению, распрощавшись с административной работой на Кижах, я на четыре месяца устроилась заместителем главного редактора первого коммерческого рекламного издания в Петрозаводске с аналогичным названием «Волшебник». Там познакомилась с компьютерщиком из Украины А. Кожушнером. Увидев автопортрет Фомина, он заразился безумной идеей представить его в компьютерном варианте на самом престижном международном конкурсе компьютерной графики "COREL WORLD DESIGN CONTEST", проходившем в 1995г. в Национальном Центре искусств г. Оттавы (Канада). Спонсорами выступали «HEWLETT PACKARD», «XEROX», «CANON», «WACOM», «PIXAR», «POLAROID» и другие ведущие фирмы мира.
Шансов на победу было меньше одного из семи тысяч – столько претендентов из разных стран после тщательного отбора жюри допустило к участию в конкурсе. По правилам, рассматривались только работы, одновременно изобретенные и выполненные с помощью компьютерных программ - копирование живописных или графических работ других авторов не разрешалось. Откровенная имитация (заимствование) – а Кожушнер послал в «COREL CORPORATION» компьютерную версию «Волшебника», имидж оригинала да вдобавок пачку ксерокопий графики Фомина – жюри не смутила. Оно приняло беспрецедентное решение – отступить от правил впервые за всю историю конкурса. В Центре искусств Оттавы была развернута выставка ксерокопий «авангардного лубка», а работа, переведенная на язык компьютерной графики и переименованная в честь автора – «Художник» получила Гран-при. Жюри признало, что именно картина русского художника Фомина в исполнении гражданина Украины Кожушнера победила в одной из двух номинаций «Лучшая в Америке» и «Лучшая в Европе». Фомин стал единственным конкурсантом, удостоенным за изображение «Художника» специального приза «BEST OF EUROPE AND THE REST OA THE WORLD».
Он не смог присутствовать на церемонии награждения лично – просто не достать было ни денег, ни билетов, ни обязательного для участия в церемонии фрака для осуществления неожиданно срочной поездки в Оттаву. Вначале он получил по почте из Канады медаль, диплом и лазерный диск с работами конкурсантов. В присланном вскоре альбоме-каталоге, на развороте рядом с изображением «Художника» красовался «черный квадрат К. Малевича». Под пустой, черного цвета страницей значилась подпись: «Художник В.Фомин».
Эта история пример того, что успех и материальное благополучие не всегда сопутствуют друг другу. В случае с творцами, чьи спутники – легенды и мифы, сопровождающие их при жизни и после смерти – почти никогда. Мы утешали себя мыслью, что композитор Ф. Шуберт, не доживший до 32 лет, к которым скопил 10 флоридов, прятался в театре на галерке в драном сюртуке, когда публика требовала автора «Ave Maria». На фрак у него тоже не было денег.
Внутренний мир человека разворачивается таким, каков он изнутри. Внутренний мир «Волшебника», ворвавшегося в широкий мир искусства через столицу Канады, продолжал стремительно расширяться, превращаясь в красочные картины, включая новые темы, сюжеты, образы.
СЕРИЯ «КИЖИ»
Понадобился не один год, чтобы карандашные зарисовки кижской архитектуры оформились в симфонию красок. В 1995г. была дописана «Церковь Воскрешения Лазаря», которую заказал и купил немецкий коллекционер В. Гец из Бремена. В нашей судьбе этот человек сыграл роль божьего посланца. Увидев Володины ксерокопии графики в амбаре, он настоял на том, чтобы его познакомили с художником. Его привели ко мне, а я отвела Геца в наш домик на острове. Потом он появлялся в Петрозаводске несколько лет подряд и покупал картины.
Другим ценителем таланта Фомина стал московский бизнесмен Ю.Елашкин, собравший сначала для своей коллекции прославившихся на пике советского андеграунда «питерских митьков», а затем вложивший деньги в «авангардного лубковиста», которого, как и Гец, нашел на Кижах. Его фирма по изготовлению космических спутников занимала 28 этаж старого здания московской мэрии, в которой он хотел устроить выставку Фомину. Но договориться о масштабной выставке не удалось – дальше 28 этажа картины повесить не разрешили. Зато, когда Москва с размахом праздновала свой юбилей (850 лет) в 1997г., Елашкин преподнес мэру Ю.Лужкову картину авангардного лубковиста. Градоначальник, со свойственной ему прямотой и решительностью, всенародно объявил, что она положит начало коллекции искусства мэрии г. Москвы.
Елашкин, построивший здание для свой фирмы «Бизнес-связь» в центре Москвы напротив Московского зоопарка, преподносил в подарок людям, «у которых все есть» деликатесы в виде картин Фомина. Как и большинству постсоветских аристократов, ему не чужды были суеверия. Обнаружив прослушивающие устройства - «жучки» на стенах офиса за картинами Владимира, он то ли всерьез, то ли в шутку выразил недоверие к его творчеству. А узнав о последствиях аварии, в которой погибла картина «Цветок» из «кижской» серии, поверил в мистику искусства. В тот вечер после работы он должен был выехать вместе с женой и общей приятельницей из Москвы за город на дачу знакомой, проживающей за городом, в день ее рождения, но помешали дела. Машина с супругой, державшей на заднем сидении на руках, как икону, картину, предназначенную для именинницы, на большой скорости несколько раз перевернулась. Ни супруга с приятельницей, ни шофер не получили ни единой царапины, а картина была стерта в порошок. Известный астролог Т. Глоба уверила семью Елашкиных, что картина приняла на себя удар судьбы, ее энергетика оказалась сильнее трагедии, отвела беду от людей.
В 2006г. Елашкин сделал одолжение художнику, познакомив его с галерейщиком из знаменитого района Рублевки – сосредоточения всех богатых людей России. Владимиру достаточно было доставлять в год три работы этому галерейщику, чтобы жить безбедно. Володя отказался, несмотря на мои уговоры. Когда мы остались наедине, муж, имея в виду вкусы «новых русских», поставил точку в нашем споре: «Если кто-то опускается до уровня «быдла» в искусстве, это не значит, что я тоже должен опускаться до этого уровня».
Пройдя на коротком отрезке через нашу жизнь, Гец и Елашкин дали Владимиру возможность творить тогда, когда мы испытывали острую нужду в деньгах. Они поддержали его в самое трудное время, когда он только поднимался на волне известности.
Серия «Кижи», возникшая, как вспышка из прошлого, так захватила Фомина, что начав писать ее в 1995г., он работал над ней вплоть до 2001г.
Вторая «Церковь Воскрешения Лазаря» была куплена почитателем из Хельсинки во время выставки мужа в «Кафе пани Аманды» в г.Рийхимяки, где летом 1996г. мы отдыхали всей семьей вместе с моей дочерью Александрой. Нередко заходили в Музей охоты полюбоваться «вепсскими» картинами, приобретенными в 1995-1996г.г. и в Музей изобразительных искусств, где в постоянной экспозиции наряду с работами П.Пикассо, С.Дали, Х.Миро, К. Моне с февраля 1996г. красовался «Паровоз» Фомина. Правда, в том же 1996г. мы познали обратную сторону известности Фомина у финского зрителя, заключив контракт с директором галерей, находившихся в центре г.г. Хельсинки и Стокгольма. Реализовав картины мужа во время многочисленных передвижных выставок по городам Финляндии, галерейщик два года избегал контактов с автором и расплатился с ним только перед лицом угрозы судебного преследования.
Фантазии на тему “Воскрешения Лазаря” загадочным образом нашли отражение в еще двух композиционно сложных работах «Диалектика Русского Севера № 1» и «Диалектика Русского Севера № 2», выставленных в Музее искусств им. Альбина Полясека в г. Орландо, во Флориде в 2006г. В основе второй работы, где Лазарь из Византии тащит за собой в гору «кижские» церкви, заложена идея художника о том, что любая личность есть проводник Бога на земле с миссией – изменить мир.
В этом образе художник изобразил и самого себя. Поскольку всегда ставил перед собой задачу не просто писать картины, а заниматься наукой в искусстве. Трансформируя различные «измы» (примитивизм, сюрреализм, абстракционизм…), опираясь на достижения декоративно-прикладного творчества, вычисляя формулу индивидуальности тех или иных художников, он стремился к созданию своего синтетического искусства – «модерновому» или «авангардному лубку Фомина».
Картину «Под сосной» из «кижской» серии приобрел в 1996г. священник Н. Озолин, настоятель Подворья Патриарха Московского и всея Руси и храма Спаса Преображенья на о. Кижи. Мы познакомились с ним до того, как он облачился в рясу, к чему, видимо, обязывало происхождение эмигранта в третьем поколении, родившегося в семье священнослужителя в Париже. Еще до получения сана он купил и переправил на родину «Эйфелеву башню» Фомина в графике. Не будучи отцом Николаем, он вместе со своей будущей женой приезжал на остров. По вечерам влюбленные сидели на мостках и встречали закат на озере. Они словно обнимали весь остров. Что-то общее было между этой парой и картиной, появившейся на свет спустя год, как и их дочь, которую они одарили подлинной родительской любовью. Дерево волею художника превратилось в некий символ. Ветви сосны, словно две ласковых ладони, согревали Кижи.
Загадочная участь ждала картину «Часовня Архангела Михаила», попавшую в августе 1996г. в Музей искусств Карелии. В 2005г. банк «Возрождение» в ознаменование 10-летней традиции проведения в своих стенах вернисажей, которым положила начало выставка Фомина в 1995г., попытался заполучить из музейной коллекции именно «Часовню Архангела Михаила». Новый директор музея, вероятно, из-за конфликта, произошедшего между ней и художником во время его выставки в 1999г. в Музее искусств г.Риихимяки, клялась, что такой картины нет. Но благодаря усилиям директора банка, «Архангел Михаил» все же возродился из небытия. Инцидент оставил настолько неприятное впечатление у Фомина, что предложи ему местный музей когда-нибудь передать в наследство картины, он бы не обрадовался.
За исключением этой, все «кижские» работы «ушли» за границу с выставок в финской галерее «Villa Nurminata» в 1998г. («Свеча», «Озеро», «Окно в Русский север»), в норвежской галерее «Nord-Norge» в 2002г. («Цветок», «Мельница радости», «Русская симметрия»), в Финско-норвежском институте культуры г.Осло в 2002г. («Глаза»), Русском Центре при посольстве РФ в г.Хельсинки в 2007г. («Древо жизни»).
В 2011г. он завершил работу над серией «Кижи», создав самую масштабную, семнадцатую по счету картину с одноименным названием. Символично, что серия зарождалась с «Церкви Воскрешения Лазаря» - древнейшего из русских деревянных сооружений, а точка была поставлена картиной, где центральное место заняла по праву Преображенская церковь – вершина развития народного зодчества. Соседство Лазаревской церкви на одном пространственном и временном отрезке с Преображенской на острове (как и в работе «Диалектика Русского Севера № 2») являет собой эпохи начала пути и предела совершенства русской деревянной архитектуры. Запечатленные на полотнах художника они говорят с потомками языком А.Пушкина: «Уважение к минувшему – вот черта, отличающая образованность от дикости».
